Валерий Мазманян – цитаты и высказывания

Смотрели василёк и подорожник,
как бабочек прогнал с поляны дождик,
макушку целовал ромашке рыжей
и мял ей накрахмаленные брыжи. Лениво тучи уползли на север,
дрожал насквозь промокший русый клевер,
дышала тяжело листва густая,
и день отлёта знала птичья стая. Пчела гудела — скоротечно лето,
и тени кружева плели из света,
слетались голуби, просили хлеба...
а в лужах твой двойник касался неба.

К утру измученный бессонницей
вздохнёшь — не тех, наверно, ждал,
трепещет бабочкой-лимонницей
листочек на игле дождя. Осины красятся румянами,
а тучи набирают вес,
притих укутанный туманами
простуженный осенний лес. От свиста ветра лужа морщится,
а ты всё предаёшь суду,
и желтизной больная рощица
неделю мечется в бреду. Кленовый лист ладонью скрюченной
взъерошил волосы куста...
и кем-то осени поручено
всё ставить на свои места.

Не грусти, не вздыхай, что скитальцы -
сновидения, память, душа,
и в туманы цветущих акаций
беззаботная юность ушла. Не жалей, что уже невозможно
к облакам — через поле — босой,
где шмеля угостит подорожник
из зелёной ладошки росой. И о том, как любила ревниво,
не стыдясь своих слёз, говори,
искупавшись, накинула ива
розоватый платочек зари. Одуванчик наденет корону...
а сегодня под песню ручья
для тебя худощавые клёны
принесли синеву на плечах.

В комнате пахло сиренью,
в полдень закончился дождь,
ты призывала к смиренью -
против судьбы не пойдёшь. Нервно крутило свой локон,
плакалась, я утешал,
майская вишня у окон
куталась в белую шаль. Солнце скатилось за рощу,
в сумерки — лунная медь,
ты говорила, что проще
надо на вещи смотреть. Я соглашался кивком,
падал к ногам твоим тенью,
билась душа мотыльком...
в комнате пахло сиренью.

Слеза росы и неба просинь
в густых ресницах васильков,
и грусть вечернюю уносят
метели белых мотыльков. Ни травы, ни цветы, ни ясень
не ждут большой ночной грозы,
и мир так радужно прекрасен
в прозрачных крыльях стрекозы. Пьянит и воздуха глоток,
и нежный аромат сирени,
и зайчик солнечный прилёг
на загорелые колени. Трубят шмели, что ты пришла,
мы голубям накрошим хлеба...
и одуванчиком душа
летит на голубое небо.

По лужам облака плывут,
последний снег зачах,
и сосны держат синеву
на бронзовых плечах. На все лады поют ручьи,
что всё в твоих руках,
гуляют важные грачи
в потёртых сюртуках. Дождям — в жемчужную росу,
метелям — в память лет,
я, как огонь любви, несу
багряных роз букет. Возьмёшь цветы, я, не дыша,
услышу — горячо...
и сизым голубем душа -
на белое плечо.

Разбудят ветер две синицы,
закружит майских вишен цвет,
не седины душа боится,
а памяти ушедших лет. Пух тополей — метелью белой,
пройдём и это, не впервой,
и ляжет то, что отболело,
на зорьке скошенной травой. Дождь пошумел листвой и выпил
всю синеву одним глотком,
к чему стенания и всхлипы -
кто говорил, что жить легко. Багряным пламенем тюльпаны
горят у окон поутру...
и живы мы, и не пропали,
и устояли на ветру.

С начала июня — неделя,
тюльпаны уже отцвели,
о вечности лета гудели
траве золотые шмели. А пышную зелень квартала
губили не тучи, а зной,
смотрел, как сирень отцветала,
со мной одуванчик седой. Я знал, что меня ты любила
и что не сойтись берегам,
цветущая ветка рябины
досталась февральским снегам. Когда нас былое отпустит,
и память, и годы решат...
мы кто? — только коконы грусти,
а бабочкой станет душа.

Одуванчиков жёлтые лужицы,
утонула в них бабочки тень,
мотыльками пух тополя кружится,
и фонтаном бьёт в небо сирень. В палисаднике алые всполохи -
распускает тюльпан лепестки,
не грусти, что метели черёмухи
серебрят нам сегодня виски. Если что-то и было впустую,
не жалей и корить не спеши,
я пушинками лёгкими сдую
все былые печали с души. А берёзе высокой и гибкой
кружевная накидка к лицу...
ради взмаха ресниц и улыбки
собираю слова, как пыльцу.

Сверни с дороги в сквер пустой,
остановись и просто слушай,
как в сумрак золотой листвой
летят берёзовые души. Погожих дней наперечёт,
похоже, осень будет ранней,
а время сквозь тебя течёт,
смывая пласт воспоминаний. Цветущий луг, гудящий шмель
под шум метели будут сниться,
журавль — за тридевять земель,
с тобой останется синица. Опавший лист стремится в высь,
надеясь, птичьи стаи примут...
пора домой — там заждались
попутчики в большую зиму.

У зеркала притихла ты -
морщинки и седая прядь,
а мы, как поздние цветы,
не верим — время увядать. А в памяти ночной грозы
весенний день и майский гром,
какая осень без слезы,
без сожалений о былом. И будь ты грешен, будь святой,
за птичьей стаей не взлететь...
и дождь серебряной метлой
метёт берёзовую медь.

Давай на грусть наложим вето,
когда не спится до рассвета,
когда ты в зеркало не глядя,
седые вспоминаешь пряди. Молчание плетёт интригу,
не делай вид — читаешь книгу,
печаль плетёт у сердца кокон -
постой со мной у синих окон. На город лёг туман акаций,
душа зовёт в нём потеряться,
а ветер вишню в белой шали,
слегка касаясь, утешает. Поплачься, если станет легче,
а майский дождь у окон шепчет,
что за весной не осень — лето...
давай на грусть наложим вето.

Хранит июльское тепло
загар листвы в притихшей роще,
что отцвело, то отцвело -
давай смотреть на вещи проще. Гудит берёзовая медь
о том, что мы ночами просим -
нам так не хочется стареть,
приди немного позже осень. Алеют на щеках рябин
до снега поцелуи лета,
приносит грусть кто нас любил -
такой обряд, и ты не сетуй. Останешься красивым сном,
и осень жизни неизбежна...
а у того, что мы вернём,
цены уже не будет прежней.