Уильям Стайрон – цитаты и высказывания

Что побуждает человека терзать себя, взрезая мозг тупыми ножницами неприятных воспоминаний?

Мы не нация. Мы — армия. А в армии заключение мира с врагом называют предательством.

Но это только еретики-«либералы» отождествляют военных с подлинным зло, считая его безраздельной вотчиной лейтенантов или генералов, тогда как военные часто способны творить вторичное зло — агрессивное, романтическое, мелодраматичное, увлекательное, доводящее до оргазма. Подлинное же зло, зло Аушвица, от которого захватывает дух, — зло мрачное, однообразное, унылое, неприкрытое — осуществлялось почти исключительно гражданскими лицами.<...> В качестве примечания следует только добавить, что величайший в истории ликвидатор евреев, тупоголовый Генрих Миллер, был фермером, разводившим цыплят.

Сидя в майских сумерках в Клубе и резиденции университетов и наблюдая за невиданно огромным тараканом, который полз по моему тому Полного собрания поэзии и прозы Джона Донна, я вдруг увидел лик одиночества и решил, что это самый безжалостный и самый отвратительный лик.

Фарелл плакал — негромко, но самые настоящие, сверкающие слезы катились из уголков его глаз, и я отвернулся с таким острым чувством стыда и своей несостоятельности, что даже сейчас, много лет спустя, я снова ощущаю легкий озноб и тошноту, подступившую тогда у меня к горлу.

Любая цель достижима. Не видишь удобного случая — создай его. Возможность есть повсюду. Только не зевай.

Как человеку определенной национальности, которая на протяжении столетий подвергалась несправедливым гонениям за то, что ее сыны якобы распяли Христа, вам — да, черт подери, вам! — следовало бы понимать, как непростительно осуждать за что бы то ни было любой народ!

Бывают в жизни редкие минуты, когда глубоко запрятанное чувство к другому человеку – подавляемая враждебность или безумная любовь – неожиданно со всей ясностью всплывает на поверхность сознания; иногда это обрушивается как катаклизм, который уже не забыть.

Для мира крематориев ненависть — слишком буйное и спонтанное чувство, никак не сочетающееся с однообразием выполняемых изо дня в день обязанностей.

Терпеть не могу такой тип пустопорожнего горя!

Кредо Братства Ассассинов всегда учило нас тому, что все дозволено. Я думал, мы можем делать все, что хотим. Отстаивать идеалы любой ценой. Теперь я понял. Это не разрешение. Это предупреждение. Идеалы слишком легко могут стать догмой. А догма станет фанатизмом. Над нами нет никакого высшего суда. Нет сурового божества, что будет карать нас за наши грехи. В итоге только мы сами — стражи своим страстям. Лишь нам решать, не слишком ли дорога цена нашего пути. Мы считаем себя избавителями, спасителями, мстителями. Ведем кровавую войну против «них» — всех тех, кто против нас. Мечтаем оставить свой след в мире, даже отдавая жизни в боях, о которых никогда не напишут в учебниках истории. Наша суть и наши поступки — начало и конец — в нас самих.

— Давай. Если ты человек убеждений, а не просто влюбленный болван, ты убьешь меня. Я не остановлюсь. Я убью ее. Я спалю Париж, чтобы спасти Братство.
— Знаю.
— Ну всё, щенок. Добивай, если духу хватит!

Я был еще слишком молод, чтобы чего-то действительно бояться, и, однако, уже не настолько молод, чтобы не поддаться опасениям.