Томас Стернз Элиот – цитаты и высказывания

Нельзя ожидать, что мир будет выглядеть светлым, если вы постоянно носите темные очки.

Нет! Я не Гамлет и не мог им стать;
Я из друзей и слуг его, я тот,
Кто репликой интригу подтолкнёт,
Подаст совет, повсюду тут как тут,
Услужливый, почтительный придворный,
Благонамеренный, витиеватый,
Напыщенный, немного туповатый,
По временам, пожалуй, смехотворный -
По временам, пожалуй, шут. Я старею... я старею...
Засучу-ка брюки поскорее.
Зачешу ли плешь? Скушаю ли грушу?
Я в белых брюках выйду к морю, я не трушу.
Я слышал, как русалки пели, теша собственную
душу. Их пенье не предназначалось мне. Я видел, как русалки мчались в море
И космы волн хотели расчесать,
А черно-белый ветер гнал их вспять. Мы грезили в русалочьей стране
И, голоса людские слыша, стонем,
И к жизни пробуждаемся, и тонем.

Апрель жесточайший месяц, гонит
Фиалки из мертвой земли, тянет
Память к желанью, женит
Дряблые корни с весенним дождем.

Пройди много дорог, вернись к своему дому, и взгляни на всё как будто в первый раз.

Автор, работающий над своей рукописью, — по преимуществу критик, ибо просеивание, комбинирование, конструирование, вычёркивание, исправление, опробование — весь этот каторжный труд в большей мере удел критика, чем художника.

Не знаю, бывают ли совсем безвредные книги, но не сомневаюсь: есть книги настолько бессмысленные, что причинить вред они просто не в состоянии.

То, что мы называем отчаянием, — часто всего лишь мучительная досада на несбывшиеся надежды.

Губы, данные нам для поцелуя,
Шепчут молитвы битым камням.

Народ, перестающий создавать литературу, останавливается в своем развитии мысли и восприимчивости.

Мы не оставим исканий,
И поиски кончатся там,
Где начали их; оглянемся,
Как будто здесь мы впервые.

Массовая культура всегда будет подменой культуры, и раньше или позже более разумные из тех, кому она была подсунута, обнаружат, что они были обмануты.

Развитый язык едва ли можно уничтожить, не уничтожив народ, на нем говорящий.

Прошлое и будущее, несбывшееся и сбывшееся приводят всегда к настоящему.

Драматург вовсе не обязательно должен знать людей; он должен их чувствовать.

Предположим, вы выглянули в окно и увидели дракона — вы будете этим поражены. Но вот, вы смотрите в окно и видите корову — она на вас не производит никакого впечатления. А между тем, знаем ли мы о коровах больше, чем о драконах?

То, что мы переживаем как читатели, никогда в точности не совпадает с переживаниями самого поэта.

Не существует, вероятно, двух читателей с совершенно одинаковыми требованиями к поэзии.

Глаза не здесь.
Здесь нету глаз,
В этой долине мёртвых звёзд,
В этой пустой долине
Лежат разбитые кости наших погибших царств. В этом последнем месте встреч
Мы ощупью ищем друг друга,
Избегаем слов
На берегах вспухающих рек. Без глаз. Разве только
Вернутся глаза,
Как вечные звёзды,
Как вечная роза
Сумеречного царства смерти?
— Единственная надежда
Опустошенных!

Жестокий месяц апрель возрождает
Подснежник из мёртвой земли, смешивает
Желанья и память, бередит
Сонные корни весенним дождем.
Зима согревала нас, покрывала
Землю снегом забвенья, оставляла
Капельку жизни иссохшим клубням.

Вот он пред ней — прыщавый клерк, плебей,
Его бравада, мне по крайней мере,
Напоминает шёлковый цилиндр
На брэдфордском миллионере.
Труба зовёт его, окончен ужин,
Она устала и утомлена,
Он к ласкам переходит, весь напружен,
Как будто бы не против и она.
Он пальцами влезает прямо в это,
Но там все безразлично, словно вата,
Его ж возня не требует ответа -
И не беда, что плоть холодновата.
<...>
Венчает всё холодный поцелуй -
И он по тёмной лестнице уходит...
Уже едва ли думая о нём,
Она глядится в зеркало немного,
И мысль к ней приходит об одном:
«Всё кончилось. И ладно. Слава Богу».
Когда девица во грехе падёт
И в комнату свою одна вернётся -
Рукою по прическе проведёт
И модною пластинкою займётся.

Мы не оставим исканий,
И поиски кончатся там,
Где начали их; оглянемся,
Как будто здесь мы впервые.
И ступив за ворота,
Поймём — нам осталось
Начать да и кончить:
У истока тишайшей реки
Шум невидимого водопада,
И под яблоней прячутся дети -
Только некому их доискаться,
Только слышно их, полуслышно
В безмолвьи меж всплесками моря.
Скорей же: здесь, сейчас, всегда -
Состоянье абсолютной невинности
(Стоящее всего на свете!) -
И будет благо,
И всяк взыскующий обрящет,
Когда языки огня
Сплетутся в пылающий узел,
Где огонь и роза — одно.

При непонимании другого человеческого существа и при невозможности вместе с тем его игнорировать, людям свойственно оказывать на него неосознанное давление с целью превратить его в нечто, доступное нашему пониманию: подобное давление оказывают друг на друга множество мужей и жен. Но нет человека, достойного присвоить себе право переделывать другого по своему образу и подобию.

Счастлив тот, кто в нужную минуту повстречал подходящего друга. Счастлив и тот, кому в нужную минуту повстречался подходящий враг. Я не одобряю уничтожения врагов: политика уничтожения или, как варварски выражаются, ликвидации врагов — одно из наиболее тревожащих нас порождений современной войны и мира.

Тише: ветку сломишь невзначай,
Не увидишь здесь
Белого оленя у белого ручья.
Оглянись — не наткнись — старых чар
Не буди. Чуть спустись,
Осторожно, не сорвись вниз.
Погляди:
Под гору и вверх ползут пути,
Там отыщешь отдых,
Где ложится серый свет на зелёный воздух.
Молится паломник, небо в звездах.

Надо помнить, что стихи пишутся не для того лишь, чтобы служить предметом беседы.

Самый тяжкий грех для поэзии — скука.

Если христианство погибнет, вместе с ним погибнет вся наша культура. И придется начинать всё сначала, медленно и болезненно, и новая культура из ниоткуда не появится. Нужно подождать, пока прорастет трава, потом скормить её овцам, потом состричь шерсть, а уж затем вязать себе кофту. Нас ждут долгие века варварства. Скорее всего, мы не доживем до расцвета новой культуры, как и наши прапрапраправнуки — а если и доживем, вряд ли кому-либо из нас это принесет счастье.

Без поэта нет блистательного двора, без поэтов нет великого народа.

Невозможно отделить поэзию от истории народа.

Лишь задним числом и в исторической перспективе классик может быть признан таковым.

И вот какими в старости дарами
Венчается наш ежедневный труд.
Во-первых, холод вянущего чувства,
Разочарованность и беспросветность,
Оскомина от мнимого плода
Пред отпадением души от тела.
Затем бессильное негодованье
При виде человеческих пороков
И безнадежная ненужность смеха.
И, в-третьих, повторенье через силу
Себя и дел своих, и запоздалый
Позор открывшихся причин; сознанье,
Что сделанное дурно и во вред
Ты сам когда-то почитал за доблесть.

Где ад? Ад — это ты, единственный на свете, другие в нём лишь вымысел. И некуда бежать. И неоткуда тоже. Есть только ты один.

Радио — это средство развлечения, которое позволяет миллионам людей слушать ту же самую шутку в одно и то же время, и при этом оставаться одинокими.

Ад — это место, где ничто ни с чем не связано.

Демократия восторжествовала, и теперь быть личностью стало ещё труднее, чем раньше.

Молодой английский поэт Стивен Спендер в 1937 году спросил у Элиота, каково будущее западной цивилизации.
— У западной цивилизации нет никакого будущего, нас ждёт только одно — междоусобица.
— Что значит «междоусобица»?
— Просто люди будут резать друг друга на улицах.

Я жизнь свою по чайной ложке отмеряю.

Когда поезд подземки в туннеле останавливается между станциями, и звук разговоров усиливается и постепенно стихает, видишь, как на каждом лице углубляется душевная пустота, оставляющая только растущий страх того, что не о чем будет думать...

К месту последней встречи
Влачимся вместе,
Страшимся речи
На берегу полноводной реки.

Только те, кто рискуют зайти слишком далеко, способны выяснить, как далеко они могут зайти. (Лишь тот, кто рискнет зайти слишком далеко, обретет возможность узнать, на что он способен.)