Робин Хобб – цитаты и высказывания

— Оликея, мой отец выгнал меня из дома. Я сомневаюсь, что смогу когда-нибудь вернуться туда как признанный сын, а иначе я туда не вернусь никогда. Но даже если бы это случилось, я бы не смог взять тебя с собой. Он бы не принял тебя. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Я не понимаю, с чего ты взял, что я захочу туда отправиться. — Оликея была искренне озадачена. — Или с чего бы я позволила тебе «взять» меня туда. Разве я мешок, который можно унести с собой?

Я понял, что должен выражаться еще откровеннее.
— Я никогда не смогу на тебе жениться, Оликея. Ты не сможешь стать моей… — Я попытался вспомнить спекское слово и понял, что мне оно неизвестно. Тогда я воспользовался гернийским: — Женой. Ты никогда не станешь моей женой.
Она облокотилась мне на грудь и сверху вниз заглянула мне в лицо.
— Что это такое? Жена?
Я печально улыбнулся.
— Жена — это женщина, которая будет жить со мной до конца моей жизни. Женщина, которая разделит со мной дом и судьбу. Женщина, которая родит моих детей.
— О, я рожу моих детей, — спокойно заверила меня Оликея и снова улеглась рядом со мной. — Надеюсь, девочку. Но мне не нравится твой дом в пустых землях. Ты можешь оставить его себе. Что до судьбы, то у меня есть своя судьба, так что твоя мне не нужна. Ее ты тоже можешь оставить себе.

— Я недостоин твоей любви, Оликея, — просто сказал я наконец. — Боюсь, у тебя есть планы и мечты о будущем, которого не может быть.
— Любое будущее может быть! — посмеявшись надо мной, ответила она. — Если бы было иначе, если бы будущее было определено, оно бы превратилось в прошлое. Ты говоришь глупости. Как будущее может быть невозможным? Неужели в твоих руках сила богов?

Я смотрел на черное переплетение ветвей на фоне звездного неба и искал слова, звучания которых на ее языке я не знал.

— Я не люблю тебя, Оликея, — выпалил я. — Ты красивая и соблазнительная, ты добра ко мне. Но я не думаю, что мы действительно знаем друг друга. Что нам есть что разделить, кроме сиюминутной страсти.
— Я разделила с тобой еду, — резонно указала Оликея, потянулась и устроилась поудобнее рядом со мной. — Еда. Спаривание. — Она с довольным видом вздохнула. — Если женщина дает эти вещи мужчине, значит, ему повезло и не следует просить о большем. Потому что, — добавила она тоном, в котором звучало поддразнивание и предупреждение сразу, — большего он все равно не получит. Разве что ее неудовольствие, если будет просить.

Если ты умеешь читать, то можешь научиться чему угодно. Было бы желание.

— Баррич... — снова заговорила она, и в ее голосе была нерешительность, — я слышала... Лейси говорила, что когда-то ты любил Пейшенс. — Она перевела дыхание. — Ты ее все еще любишь? — спросила она.
Баррич выглядел почти рассерженным. Молли встретила его взгляд, в глазах ее была мольба, и Баррич склонил голову. Она едва слышала его слова:
— Я люблю мои воспоминания о ней. Какой она была тогда, каким я был тогда... Вероятно, так же, как ты все еще любишь Фитца.

Возраст — это то, что ты сделал, что ты помнишь, а не сколько тебе лет.

Да, ты несовершенен. Ну и что? Прекрати же считать всякую ошибку, которую ты совершаешь, уважительной причиной для признания полного поражения.

Лучше жалеть о непроизнесенных словах, чем о тех, которые уже никогда не вернуть.

Завтрашний день воздаст тебе по сумме дней вчерашних. И не более... Но и не менее.

Чем больше изводишься мыслями о возможности поражения, тем вернее оно постигнет тебя.

В некотором смысле они с ней действительно пребывали в том положении, что и рабы, скованные в тесноте. Точно такая же невозможность укрыться одному от другого — даже в снах, даже в мыслях. Никакая дружба не выдержит столь плотного вынужденного соседства…

Слишком поздно извиняться. Я вам уже простил.

Завтра может и не наступить, но вереница «сегодня», сплетаемая в цепь, и «сейчас» — это единственный срок который нам дан, чтобы что-нибудь предпринять.

Не допускай беспокойства в душу свою. Беспокоясь о чем-то, ты заимствуешь из будущего печали, которые может статься, наяву еще тебя обойдут, и тем самым пренебрегаешь настоящим, которым следует наслаждаться. Тот, кто попусту страдает о завтрашнем дне, теряет день сегодняшний, да и будущее свое отравляет, загодя ожидая скверного.

Даже совсем маленький камешек может заставить колесо истории свернуть в сторону, но для камешка это удовольствие не из приятных.

Любовь – это не просто уверенность в другом человеке. Мало знать, чем он готов поступиться ради тебя. Надо еще разобраться, чем готова пожертвовать ты. И без этого не обойтись: каждый хоть в чем нибудь, да уступает. Люди расстаются каждый со своей личной мечтой, чтобы обрести одну общую. Да, бывают свадьбы, где женщине приходится отказаться почти от всего, к чему она когда то стремилась... Кстати, не всегда именно женщине. И такая жертва отнюдь не постыдна. Это просто любовь. Если ты считаешь, что твой партнер этого достоин, все происходит как то само собой.

Время – это то, что придумали люди для собственного беспокойства. Если хочешь получить добычу, ты должен охотиться, вот и все. Ты не можешь сказать: охотиться – это слишком долго, я просто хочу есть. Все это одно. Охота – это начало еды.
Зачем ты рубишь свою жизнь на кусочки и даешь этим кусочкам имена? Часы, дни. Это как с кроликом. Если я убил кролика, я ем кролика. Когда ты получаешь кролика, ты разрубаешь его на куски и называешь это костями, мясом, шерстью и потрохами. И тебе всегда мало.
Перестань скулить и просто сделай то, что хочешь.

Она допивала вино, когда до нее с внезапной силой дошло: «Но ведь папы больше нет. И больше не будет. До конца моих дней. И эта часть жизни не выправится уже никогда…» Ей-то казалось, она успела притерпеться к горечи утраты. Ничего подобного — новое ощущение горя было столь велико и глубоко, что вконец обмякли колени. Сами мысли об этом причиняли невыносимую боль. Что бы ни случилось в дальнейшем, сколь бы долго она ни продержалась в своем намерении «перетерпеть» — а Ефрон Вестрит никогда не вернется домой, чтобы помочь, чтобы все наладить как надо.

Брэшен задался вопросом, ощущала ли Альтия то же, что и он, и даже едва не спросил ее об этом, но вопрос показался ему слишком серьезным и одновременно вполне дурацким, и он так его и не выговорил.

Я только тихо спросил ее:
— Теперь уже не осталось ничего личного?
— Только то, что мы скрываем от самих себя, — грустно ответила она.

Иногда, когда она спит рядом, а я лежу без сна, прислушиваясь к ее тихому дыханию, я думаю, что встану завтра и найду какой-то новый смысл в жизни. Но обычно, просыпаясь по утрам от боли в онемевшем теле, думаю, что я вовсе не молодой человек. Я старик, заключенный в израненном теле юноши.

Сила не заснула во мне. Особенно летом, когда я иду по берегу мимо морских скал и смотрю вдаль, я испытываю желание потянуться вперед Силой, как когда-то делал Верити. Иногда я делаю это и узнаю об улове рыбака или о домашних заботах помощника капитана на проходящем мимо торговом судне. Верити когда-то говорил мне, что тяжелее всего то, что никто никогда не отвечает.

Возьми воспоминания о моей матери и чувства, которые они рождают. Я вовсе не хочу их знать. Возьми рыдания, подступающие к моему горлу, когда я думаю о Молли. Возьми все яркие дни, которые мы прожили с ней. Возьми их великолепие и оставь мне только тени того, что я видел и чувствовал. Дай мне возможность вспоминать их, не раня себя.

— Я не думал, что кто-то из круга захотел бы принести себя в жертву.
Кеттл горько улыбнулась:
— Я не говорю, что он сделал это добровольно. И не говорю, что он знал о намерениях своих товарищей. Это как игра в камни, Фитц Чивэл. Игрок подставляет камень, чтобы получить преимущество в игре. Цель игры — победить, а не сохранить камни.

Откровенность Альтии застала Совершенного врасплох. Он ведь привык видеть в людях лишь способность причинять боль — но не испытывать ее.

Когда отрезаешь от правды кусочки, чтобы окружающие не считали тебя дураком, в конце концов оказывается, что ты самый настоящий болван.

Совпадение? Думаю, скорее судьба. С совпадениями я не склонна считаться. Но несколько раз, когда я пыталась не посчитаться с судьбой, я проигрывала. И очень жестоко.

Половина всех зол в этом мире совершается именно оттого, что добрые и славные люди просто стоят в сторонке и ничего не делают. Не всегда бывает достаточно просто уклоняться от зла, Трелл. Надо творить добро. И даже если ты сам не веришь, что оно превозможет.
Да открой же наконец глаза, Трелл! Непотребство и безобразие, от которого ты старательно отстраняешься, и есть твоя жизнь. Не жди, пока она станет чуточку лучше – не дождешься. Просто прекрати отгораживаться от своей жизни и проживи ее!
Люди почему то склонны думать, будто мужество – это не дрогнув смотреть в лицо смерти. Но вот это то как раз по силам почти каждому. Многие способны в момент смерти стиснуть зубы и удержаться от вопля... Нет, Трелл. Мужество – это не дрогнув смотреть в лицо жизни. Нет, я не о тех случаях, когда верная дорога трудна, но в конце ждет слава... Я о том, чтобы бесконечно терпеть скуку, грязь и неудобство на этом пути.

Ибо слабейшему следует лишь обратиться на поиски своей силы, и он найдет ее, и сделается сильнее!

Надежда оказывалась слишком крутой и высокой горой, на которую так трудно было карабкаться. Да и незачем, если подумать. Чем выше взбираешься на эту гору, тем глубже разверзается под ногами пропасть отчаяния, и оборваться в нее — один лишь миг. Миг, когда окажется, что надеялся зря.

Она крепко зажмурилась, прогоняя прочь черные мысли. Если Уинтроу умрет, в ее сердце воскреснет вся та боль, которую, как ей казалось, она уже заставила себя пережить и запереть в прошлом. Какая чудовищная несправедливость – потерять его именно теперь, когда она только только привыкла ему доверять! Он выучил ее грамоте. А она выучила его драться. Она так ревниво оспаривала у него внимание Кеннита, что даже сама не заметила, в какой момент парнишка сделался ее другом.
Как могла она допустить подобную неосторожность?
Потянуться к кому то, опять делаясь уязвимой?
Так уж получилось, что она знала его лучше, чем кто либо другой на борту. Для Кеннита Уинтроу был чем то вроде счастливой карты в игре, пророком его грядущих побед. И команда приняла Уинтроу. Даже Соркор не просто терпел паренька. Он баловал его и любил.
Но никто из них не знал его так, как знала она. Если он умрет, они опечалятся. А она, Этта... Она будет ограблена.

Дом должен был продолжать существовать, иначе нельзя. Обязательно где-то должно быть место с крепкими стенами и раз навсегда заведенным порядком.

Она посмотрела на человека, столько лет делившего с ней постель и оказавшегося вдруг совершенно чужим. Как хотелось бы ей притвориться, будто он никогда не говорил того, что сейчас произнес. Притвориться, будто он ляпнул эти слова в минутном порыве, что на самом деле они не имели ничего общего с его истинными чувствами к ней... Внутри было пусто. И холодно. В порыве, не в порыве это было сказано, не все ли равно?... Теперь она видела, что в действительности Кайл Хэвен был совсем не таков, каким она его привыкла считать. Она вышла замуж и прожил годы с вымышленным образом, а не с живым человеком. Она попросту выдумала себе мужа. Нежного, любящего, смешливого... подолгу отсутствовавшего дома, ибо таково ремесло моряка... выдумала – и нарекла его Кайлом. И во время его редких и коротких побывок старательно закрывала глаза на любые проявления, искажавшие ее идеал. Каждый раз у нее была наготове добрая дюжина объяснений. «Он устал. Он только что вернулся из долгого и трудного плавания. Мы отвыкли друг от друга и теперь заново привыкаем...» И даже теперь – после всего, что он успел нагородить со времени кончины отца – она изо всех сил пыталась видеть все тот же восхитительный придуманный образ. Тогда как жестокая правда гласила, что он этому романтическому образу не соответствовал никогда. Он был просто мужчина. Самый обычный мужчина. Нет. Он был даже глупей большинства из них.
Во всяком случае, у него хватало глупости полагать, будто она обязана была его слушаться. Даже в тех вещах, в которых она разбиралась заведомо лучше него. И даже когда его не было дома, чтобы с ней спорить.
Кефрии показалось, будто она неожиданно распахнула глаза и увидела кругом себя солнечный свет.
Почему она никогда раньше об этом не задумывалась?..

Она рассчитывала, что простота ее нынешней жизни в случае чего защитит ее. Кеннит знал, какова цена такому заблуждению. Как бы мало у тебя ни было, всегда найдется кто нибудь, кто все равно позавидует. Бедность и простота никого еще не спасали от чужой жадности. И даже если у тебя совсем ничего нет, кто нибудь обязательно завладеет твоим телом и обречет его на рабство...

— Я никогда не слышала, чтобы мужчина говорил как ты... Я думала, такого вообще не бывает!
В этот судьбоносный момент все ее основополагающие воззрения относительно мужчин разом перевернулись с ног на голову. Или наоборот. С ума сойти – ей не пришлось произносить перед Рэйном долгих речей или загонять его в угол неопровержимыми обвинениями. Оказывается, он был способен признать свою неправоту!..
— Я прощаю тебя. Произошла ошибка, и все.
Она и понятия не имела, как просто окажется выговорить эти слова. Значит, ей не придется носить на душе камня!... Она смогла перешагнуть через случившееся. Камень на душе не станет камнем за пазухой, который она извлечет когда нибудь позже, когда вознамерится от него чего нибудь добиться. Быть может, они с ним вообще не будут заниматься этим в отношении друг друга – выяснять, кто в чем больше виноват и кто кем управляет?..
Но чем же тогда?..

— Я просто предпочитаю видеть лицо человека, с которым говорю.
— А зачем тебе? Ты и так знаешь, как я выгляжу.
— Ну и невозможным же типом ты делаешься, когда выпьешь.
— Я — только когда выпью. А ты все время невозможная.

— А если у тебя будет мой ребенок, Оликея? Что тогда?
— Твой ребенок? Твой? — Она рассмеялась. — Мужчины не имеют детей. Женщины имеют. Твой ребенок. — Она вновь фыркнула. — Когда у меня будет мой ребенок и если это будет девочка, я буду праздновать и вознагражу тебя. А если будет мальчик, — она коротко выдохнула, — я попытаюсь еще раз.

Она расхохоталась. Ее обнимал ее капитан. Ее обнимал неистовый шторм. Ее обнимала эта новая жизнь, которую Кеннит ей подарил.
— Ты — мой шторм, Кеннит! — сказала она. И добавила потихоньку, про себя: — И когда я несусь на крыльях твоих ветров, я даже сама себе нравиться начинаю…