Ракель Напрочь – цитаты и высказывания

Не так пугает смерть в одиночестве.
Не радует в стакане вода. Смотрю на вас – и замуж не хочется.
Совсем.
Ни за кого.
Никогда.

У неё есть сердце.
Только не рассказывай никому.
Да и сам забудь.
Желательно – побыстрей.

С ним не надо ни дна, ни Парижа, ни Мулен Ружа;
С ним — сиди и жди, когда будет тишь да гладь;
Он не мальчик, он биологическое оружие
С ним — не жить, а разве что медленно погибать. Ты-то думала — что мне сделается, я железная,
Но на каждый металл находится свой кузнец:
Все попытки твои — смешные и бесполезные -
Убежать отсюда заканчиваются здесь. Он и сам не знает, что носит в себе ненастье;
Он и сам не знает, что делать с тобой такой;
Он и сам не умеет пользоваться этой властью,
Хоть на время давать тебе отдых или покой. Ладно бы ушёл, завёл бы себе другую,
Уберёг, изолировал, выбил бы клином клин,-
Как он мягко стелет, как кладёт тебя, дорогую,
Обнажённой спиной на мерцающие угли. Был бы донжуан, злой гений или убийца, -
Но он спокоен, его намерения чисты.
Плачь ему в ключицы, не зная, как откупиться
От его бессердечной, бессмысленной красоты. Ты всё смотришь и смотришь — то дерзко, то укоризненно,
И во взгляде зреет медленная беда. — Как ты, думаешь вообще о совместной жизни?
— Ну, о совместной смерти — подумываю иногда.

Страх –
это не в висок направленный ствол,
не утробный голос, зовущий тебя по имени;
это – чужое, красивое существо,
длинные пальцы переплетающее
с твоими.

Это не он удивлялся — «зачем тебе эти войны»,
предупреждал — «осторожно, много летает стрел»;
мальчик, который спрашивал:
«Что же тебе так больно,
кто же тебя вот так до меня успел?» Где он, который шептал тебе самой тяжёлой ночью
«не забывай — моё сердце бьётся в твоей груди»?
В очередь, сукины дети, в очередь, в очередь;
следующий на забвение — подходи.

Я хочу, чтоб вы славно жили в своих домах,
и смеялись, и зла не видели – днём с огнём. Эта штука в руках называется «автомат».
Осторожнее говорите со мной
о нём.

Он посмотрит из-под прикрытых век,
Улыбнётся — вот, мол, моя рука.
Ты куда-то полезешь за ним наверх
По звенящим лестницам в облака.
Рядом с ним задача твоя проста,
Рядом с ним открываются все пути.
Скажет «прыгай» — прыгнешь за ним с моста,
Но он так в тебя верит,
Что ты взлетишь.

Я живу веселее, чем табор иных цыган; если в голосе я и в духе – мне каждый рад.
У меня внутри – твоё имя о трёх слогах, у меня на постели – твой сероглазый брат.
Что за дело тебе, драгоценнейший имярек, чем, и как, и где добываю мой смех и зной?
Как бы сердце своё сохранить к золотой поре, когда ты наконец-то придёшь за мной…

Он и сам не знает, что носит в себе ненастье; он и сам не знает, что делать с тобой такой; он и сам не умеет пользоваться этой властью, хоть на время давать тебе отдых или покой. Ладно бы ушёл, завёл бы себе другую, уберёг, изолировал, выбил бы клином клин, — как он мягко стелет, как кладёт тебя, дорогую, обнажённой спиной на мерцающие угли.
Был бы донжуан, злой гений или убийца, — но он спокоен, его намерения чисты. Плачь ему в ключицы, не зная, как откупиться от его бессердечной, бессмысленной красоты. Ты всё смотришь и смотришь – то дерзко, то укоризненно, и во взгляде зреет медленная беда.

По сигналу тревоги — из сна назад, бесполезно любимый будильник кидать в окно; я сплю, я очень крепко зажмуриваю глаза, — но утро опять начинается всё равно... слишком много слов, — как в дурном кино; больше не важно — суббота или среда, потому что главное нами сказано так давно, что можно умолкнуть разом и навсегда. Слишком много света, слишком много людей... подгоняя часы, минуты бесценные торопя, жду который день, когда закончится этот день, — но новый опять начинается без тебя.

Всё в порядке: минуты складываются в дни,
А весна, несомненно, следует за зимой..
Я сменила номер, чтобы ты не звонил,
Я сломала все пальцы, чтоб не звонить самой.

Даже если мир покачнётся, вывернется и рухнет,
накроется медным коллайдером, станет ужином чёрных дыр, –
эта девочка будет часами сидеть у тебя на кухне,
наливать тебе чай и вдыхать сигаретный дым.