Макс Фриш – цитаты и высказывания

Вообще человек в целом, как конструкция, еще может сойти, но материал никудышный: плоть — это не материал, а проклятие.

– С места не двигаться! С ума сойти, вокзал битком набит девчонками! Сейчас взорвётся!
– Сэр, а можно мне взорваться хоть с одной?

Я не признаю самоубийства. Оно ведь не меняет того факта, что ты жил на земле, а в ту минуту я желал лишь одного — никогда не существовать!

— Ты взрослый мужик и никогда не брился безопасной бритвой?
— Я не виноват, что у меня все предки электрики.

— Я уверен, что не нравлюсь дедушке Пола, потому что я маленького роста.
— У тебя настоящий комплекс.
— Да, именно поэтому я и играю на барабанах. Для меня это как фактор компенсации.

— Вы стиляга или рокер?
— Нет, я не шмоточник.

Быть вечным — значит прожить свою жизнь.

Мы говорили о звездах, как обычно говорят ночью, пока не станет ясно, что ни один из собеседников не понимает в звездах.

Вообще для нее имело значение только будущее и, пожалуй, чуть-чуть настоящее, но к чужому опыту она была абсолютно равнодушна, как, впрочем, все молодые; ее нисколько не занимало, что все повторяется из поколения в поколение, и пережитое чему-то нас уже научило или могло бы научить.

Дни тоски долги, часы еще дольше..

Убить человека или хотя бы его душу можно разными способами, и этого не обнаружит ни одна полиция в мире. Бывает достаточно одного слова, откровенности в должный момент. А не то даже улыбки. Покажите мне человека, которого нельзя уничтожить улыбкой или молчанием.

Каждый раньше или позже выдумывает себе какую-нибудь историю, которую он принимает за свою жизнь, или целый ряд историй.

Люди дружат потому, что это не лишено приятности, а для всего прочего имеются психиатры, нечто вроде механиков, обслуживающих гаражи внутренней жизни и чувств, на случай, если обнаружишь поломку, пробоину, которую сам залатать не можешь. Друзей не положено отягощать печальными историями, грустным выражением лица. Да и не стоит. Все равно за душой у них не найдется ничего, кроме стандартного, ни к чему не обязывающего оптимизма.

Мы живем в век репродукции. Даже представление о мире мы составляем себе, не видя ничего собственными глазами, вернее, видя и слыша, но не в оригинале, а репродуцированными на телеэкране, к примеру, по радио, даже знаний мы набираемся на расстоянии.

Вероятно, она спала, а сон — это самая далекая страна, какая существует на свете; он не то чтобы так думал, а ощущал: покуда она спала, ее не было в этом городе.

— Как Вы находите Америку?
— За Гренландией поворачиваю налево.

Я стою со стаканом, наполненным джином, которого я не люблю, и пью; я стою, чтобы не слушать звука шагов в квартире — моих собственных шагов. Все это ничуть не трагично, просто как-то тягостно, ведь сам себе не скажешь спокойной ночи...

Я никогда не думал, честно говоря, что филология и история искусств могут прокормить человека.

– Вы часто видитесь со своим отцом?
– Нет, мы просто друзья.

... техника — это уловка, хитрость, с помощью которой хотят так перестроить мир, чтобы там не было места чувству. Мания технократов — свести всё в мироздании к полезной действительности, как бы заставить мир служить себе, потому что они не в силах противостоять ему как партнёры, бессильны его охватить. Техника — это хитрая попытка преодолеть сопротивление мира, сделать его путём преодоления темпа жизни более плоским, стереотипным, чтобы убить жизнь духа...

Мы живем, словно движемся по конвейеру, и нет никакой надежды, что сумеем себя догнать и исправить хотя бы одно мгновение нашей жизни. Мы и есть то «прежде», даже если и отвергаем его, — не в меньшей степени, чем «сегодня».
Время нас не преображает.
Оно только раскрывает нас.

Сон – это самая далекая страна, какая существует на свете.

Обожаю то, что меня сжигает.

Писать — значит читать себя самого.

Когда нам кажется, что мы знаем другого, — это всякий раз означает конец любви.

Действительно вежливый человек всегда исполнен любви. Он любит человека, которого хочет познать для того, чтобы спасти его.

По-настоящему война никому не нужна, но многим нужна ненависть.

Каждый человек рано или поздно выдумывает для себя историю, которую считает своей жизнью.

Между писателем и лошадью разница лишь в том, что лошадь не понимает языка лошадиных барышников.

Забавно: в Англии собак любят больше, чем людей. Не приходится ожидать поблажек.

— Вам нравится Бетховен?
— Да, особенно его стихи.