Леонид Леонов – цитаты и высказывания

Арба, имеющая две оглобли, идет прямо и хорошо. Арба моего счастья имела только одну.

Ты как русская баба. Они бывают только трёх возрастов: десяти, двадцати трёх и пятидесяти лет. И перемена происходит сразу, в один день.

Мне не просто работа нужна в обмен на хлеб, на паспорт, на твое признанье, мне еще постоянная радость существованья от нее нужна.

Самый день длился без конца, семь нонешних жизней моих уместилось бы в одном.

Горе правде учит, даже неумного!... а счастье и в сказке никого не доводило до добра. Мать-покойница говаривала: у горя сто ушей, у счастья сто когтей — да все на ближнего. Горе последней крохой делится, счастье стеной зубчатой обороняется, вон оно как!

Ведь оно как... воздухи железо едят, а времена человека.

Бывает любовь к родине, к ребенку, к пиву с воблой, даже к возможности причинять ближним зло — всякий раз разная… не правда ли? Одна бывает как благословенье, другая как удавка, одна из восхищенья или жадности, другая божественная или скотская… Конечно, встречается и еще одна: слепая, злей болезни и хмельней зеленого вина, горькая любовь за доставляемое страданье.

... человек живет радостью преодоленных несчастий.

У нас тут очень смешно вышло. Барышня одна, така жулябия, завмагу за головку сыра отдалась. Шуму что было! Завмага вон, магазину ревизия (свиной головы недосчитались да маргарину пуд!), правление в газетах раскровенили. А дело-то не в завмаге, а в барышне. Завмаг, вишь, кривой, вроде моего Егорки. На него глядеть-то — в горле першит. А при барышне ейная мама да меньшой брат. Хотя не жаль, барышня-то из поповен, чего её жалеть! Наш папаня, бывало, говорил: «Не кажной маме дорога кровь чужого сына». Оно и наоборот справедливо...

Все дети мира плачут на одном языке.

Бессилие логических доводов всегда ищет подкрепление в излишнем темпераменте.

Остающимся всегда капельку неловко перед теми, кому приходится досрочно исчезать...

Умная совесть всегда умнее совестливого ума!

Повержены старые боги: как ни румянь их, а все будут битые боги.

... человеческая душа довольно странный механизм. В отличие от швейной машинки, она не выносит, например, когда в нее вводят отвертку. Она не терпит всякой химии в предохранительных от зла таблетках, ей требуется натуральный продукт. Другими словами, она желает самолично созерцать все, из чего составлено бытие, то есть вечность, борьбу света с тьмой, начала и концы, а также все прочее, в чем требуется строгий, однажды в жизни выбор и раздумье, то есть — собственными, широко отверстыми очами, а не в передаче оперативных творцов литераторского цеха.

А просто не найдется нынче весов таких, чтоб горе мое взвесить. И глянь-ка, невесомое вроде, а тяжелее камня всякого, на самое дно с ним ушла. Я и солнце как сквозь тину вижу, оно мне зеленое, как утопленнице…

Оба напрасно искали друг в друге того вечного счастья, какое заключено в самой тщетности всяких поисков.

Бывает ненависть сильнее даже животного страха…

Э... жена всегда старая, даже когда молодая!

На женском волосе, ежели он с умной петелькой, тигра по улице возить можно.

Век бы мне твое, в стогу росистом, слушать сердце, как стучит оно, никогда бы лес разбойпым свистом и тебя не стал будить я... Но отпускай!... пора мне на дорогу. Дай кистень... не хочешь ли со мной в ату ночку, щедрую да строгую под багрово-каторжной луной? Все слышнее конская задышка сквозь надсадный скрип коростелей. Распусти ж объятье, пусть купчишка примет долю от руки моей. Погляди, как, сонного и злого, я его наотмашь стегану — не за кралю иль шальное слово и не за торговую мошну... Дальше было приписано вскользь, остылою, изнеможенною рукой: ... а за то натешусь всласть, что схотел он зорьку у народа, только что взошедшую, украсть!

Все победы начинаются с победы над самим собой.

Все главнейшие события жизни у нас приходились на лето по большей частью. Зимой уж очень в сон клонит вследствие холодов. Правда летом тоже клонит (из-за жары!), но зимой больше. Потому все события мы, по силе возможности, подгоняли к летнему времени.

Чем жарче вера, тем проще требуется ей жилище.

Как все религиозного типа сообщества, церковь еще на пороге храма требует от верующего полного отказа от самостоятельного мышления.

У нас любят хоронить, любят похороны великих, которые всегда праздник и повод для выпивки. Иногда дело кончается даже монументом в Таганке: знай наших! (Пример — Достоевский с посмертной плюхой гению — д о с т о е в щ и н а. Да и Толстой. Рассказ Н. Н. Гусева о яснополянских мужичках, которые несли на похоронах транспаранты «Мы, тебя, родной Л. Н., век не забудем, начертим в памяти своей». А потом пришли к С. А. с просьбой — «на чаёк», потому как тоже трудились на погребении.)

А везде, вору земля просторная...

Брань всегда служила признаком дефектного мышления.

... не с повышения в должности или получения диплома, не с переезда на новую квартиру или приобретения лишней пары обуви, а как раз с несвойственных, зачастую неуклюжих мыслей зачинается новый человек.

Сам же я сижу над осколками прошлого, прикидываю их в несостоявшихся сочетаниях, размышляю на запретные темы, и кислая старческая слеза время от времени холодит мне губы и щеки...

То, что мы видим, зависит от того, куда мы смотрим.

Вот так и теряют друзей, когда в отношения закрадывается жалость.

Нам державы удивляются, и так ли ещё впредь удивятся! Содрогнутся однажды державы и головами покачают, которые уцелеют.

... а ведь женщина-то страшна — пока без слёз.

Нужно заглянуть в самый корень этого основного недуга Земли. Нужно клинически проследить кровавую родословную последних войн и найти их первую праматерь, имя которой Несправедливость, и убить её в её гнездовье.

Все мы лишь капли и сильны — покамест в океане, который швыряет волны, гложет скалы, спорит с небом… поэтому и надлежит нам благополучие народа считать единым мерилом деятельности нашей.

... никому в жизни и истории не следует полагаться на чрезмерное свое обаяние… тут-то и рвется ниточка порой!

Природа действует стихийно, человек же — сознательно.

Двое, глаза в глаза, мясо против железо.

Помните: всё, что дается легко, без труда, представляет собой весьма сомнительные ценности.