Эльдар Рязанов – цитаты и высказывания

Меж датами рожденья и кончины
(а перед ними наши имена)
стоит тире, черта, стоит знак «минус»,
а в этом знаке жизнь заключена. В ту черточку вместилось все, что было...
А было все! И все сошло, как снег.
Исчезло, растворилось и погибло,
чем был похож и не похож на всех. Погибло все мое! И безвозвратно.
Моя любовь, и боль, и маета.
Все это не воротится обратно,
лишь будет между датами черта.

Ностальгия – это значит
неизбывная тоска,
когда сердце горько плачет
от любого пустяка.
Ностальгия, как дорожка —
очень трепетная нить —
в то, что больше невозможно
ни вернуть, ни воскресить.

Пришли иные времена,
Тебя то нет, то лжёшь, не морщась.
Я поняла, любовь — страна,
Где каждый человек — притворщик.
Моя беда, а не вина,
Что я — наивности образчик.
Любовь — обманная страна,
И каждый житель в ней — обманщик.

У памяти моей дурное свойство –
Я помню то, что лучше позабыть.
Хочу прогнать больное беспокойство,
Но не могу себя переломить.

Жизнь прожить – нехитрая наука:
отыщи любовь да сбереги…
Место жизни – ближняя округа,
далью не прельщайся, не беги.

Любовь готова все прощать,
когда она — любовь,
умеет беспредельно ждать,
когда она — любовь,
любовь не может грешной быть,
когда она — любовь,
ее немыслимо забыть,
когда она — любовь,
она способна жизнь отдать,
когда она — любовь,
она — спасенье, благодать,
когда она — любовь,
полна безмерной доброты,
когда она — любовь,
она естественна, как ты,
когда она — любовь.

Жизнь страницу за страницей
перелистывает в срок.
Как бы мне остановиться!
Как бы мне прервать поток! Разрываюсь я на части,
разлетаюсь на куски.
Говорят, что в этом счастье,
а не то помрешь с тоски.

Жить бы мне
в такой стране,
чтобы ей гордиться!..
Только мне
в большом говне
довелось родиться. Не помог
России Бог,
царь или республика.
Наш народ
ворует, пьет,
гадит из-за рублика. Обмануть,
предать, надуть,
обокрасть — как славно-то!
Страшен путь
во мрак и жуть,
Родина державная. Сколько лет
все нет и нет
жизни человеческой.
Мчат года.
Всегда беда
над тобой, Отечество.

Осень начинается в горах,
а затем сползает вниз, в долины...
В нижний лес прокрался желтый страх,
белый снег покрасил все вершины.
Старость начинается в ногах,
даже в зной, укутанные, мерзнут...
И ползет наверх холодный страх
предисловием событий грозных.

У памяти моей дурное свойство, –
Любая пакость будет долго тлеть.
Хочу прогнать больное беспокойство,
Но не могу себя преодолеть. Как в безразмерной камере храненья,
В сознаньи – чемоданы и мешки,
В которых накопились оскорбленья,
Обиды, униженья и щелчки.

Жизнь, коль вдуматься, простая штука.
Главное, ни разу не предать.
Жизнь – совсем не сука и не скука,
если станешь дальним сострадать. И живи! В любую непогоду!
Сочиняй свой собственный мотив.
А любить жену, друзей, природу —
не такой уж, право, примитив.

Даже если жизнь обыкновенна,
делай все, что можешь, от души,
понимай всему живому цену
и судить чужого не спеши. Трать себя, живи неосторожно,
выгод не считай, не мелочись…
Пусть с людьми и сложно,
и тревожно, ты пойми их суетную жизнь.

Я желал бы свергнуть злое иго
суеты, общенья, встреч и прочего.
Я коплю, как скряга и сквалыга,
редкие мгновенья одиночества. Боже, сколько в разговорах вздора:
ни подумать, ни сосредоточиться.
Остается лишь одна опора—
редкие мгновенья одиночества.

Русские, если почитать фольклор, всегда хотели получить все сразу и много, и при этом не работать. Русские сказки — это и есть, к сожалению, национальная идея. Менталитет, который, мягко сказать, симпатии не вызывает. Лучшие люди в России всегда существуют вопреки ему.

Порою верим мы в пустое,
чему, понятно, не бывать.
Надежда ничего не стоит,
ее не стоит отнимать. Увижу ль через год подснежник?
Войду ль еще в морскую гладь?
Грош ломаный – цена надежде,
ее не надо отнимать.
<...>
Жизнь это дело непростое,
но мы прожить ее должны.
Надежда ничего не стоит,
надежде, точно, нет цены.

Ещё пишу, снимаю, сочиняю.
Дела идут и вроде хороши.
Но знаю – не живу, а доживаю.
И это пониманье – боль души. Не жду удачи, озаренья, взлета.
Мне так и не достался главный приз.
И предстоит паршивенькое что-то,
крушение или круженье вниз.

Что такое ностальгия?
Это боль, и это крик,
и разлука с дорогими,
и со всем, к чему привык. Ностальгия — это пламя,
не зальют его года,
это раненная память
об ушедших навсегда.

Что меня трогало в пятидесятые, шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые — это же трогало и огромное количество людей, большинство. Сегодня таких, как я, все меньше и меньше. Феллини в восьмидесятых говорил: «Мой зритель уже умер». Это ужасная правда.

Хочется рухнуть в траву непомятую,
в небо уставить глаза завидущие
и окунуться в цветочные запахи,
и без конца обожать всё живущее.

Весь мой ужас в том, что я абсолютно нормален. У меня нет завихрений в психике. Я не подвержен депрессиям, я не знаю, что это такое, понимаете? Но я не оптимист такой вот жеребячий. Я абсолютно заурядный человек. Я сам всё время на себя удивляюсь, почему я тем не менее смог вообще целой нации навесить на уши ярлыки?

Что жизнь? Музыкальная пьеса,
Соната ли, фуга иль месса,
Сюита, ноктюрн или скерцо?
Тут ритмы диктуются сердцем. Пиликает, тренькает, шпарит,
Бренчит иль бывает в ударе.
Играется без остановки.
Меняются лишь оркестровки.

По-моему, это просто катастрофа, что вновь набирающим силу коммунистам противостоит этакое прогрессивно-аморфное и маловразумительное нечто, которое группируется около Ельцина.

В самом себе копаюсь я капризно,
На свалке памяти я черт-те что храню...
Обидчиков повычеркав из жизни,
Я их в воображеньи хороню.

Все раньше темнеет, все позже светает,
день ночи с обоих концов уступает…
Вот так же и жизнь отступает пред смертью,
и в душу вползают унылые черти.
Все больше усилий, все меньше отдача…
И горько сознанье – не станет иначе.

Ах, телевидение!... Магнит, приманка, соблазн! За одну только передачу незнакомое до сих пор лицо может стать известным или даже родным десяткам миллионов. Нет человека, который не мечтал бы попасть на голубой экран, запечатлеть себя, стать популярным, превратиться в телезвезду. И если кто скажет, что не желает сняться для телевидения, – не верьте ему, этот человек, скорее всего, лицемер! Короче, телевидение – властелин нашего века. Его могущество – безгранично, неотразимо, несокрушимо. И телевидение отлично осознает свою мощь, свое всесилие и в связи с этим свою безнаказанность. А ведь чем безграничнее власть, тем безупречнее должен вести себя властитель.