Джон Краули – цитаты и высказывания

В любом лабиринте правило одно и то же: вытяни левую руку и иди вдоль левой стены, куда бы она ни вела. Просто иди и сворачивай туда, куда ведет та стена, что слева…

Никогда не знаешь, прав ты или нет, но беспрестанно должен опасаться сбиться с пути истинного.

Он любил её, а она его покинула, беспричинно, не попрощавшись. Если он будет любить её вечно, если любовь не умирает, тогда она вечно будет покидать его беспричинно, не попрощавшись. Меж вечных этих валунов быть промежутком малым вечно. Такого не может быть.
— Вечно, — сказал он. — Нет.
— Вечно, — проговорил его прапрадедушка. — Да.

Смоки знал, что ему придется поверить Элис, чтобы оказаться там, где она была; знал, что если он поверит, то пойдет за ней куда угодно, даже если ничего похожего не существует, даже если все это понарошку.

Я хотела сказать, что мне нечего тебе сказать.

Странное дело любовь: может окрасить собой целые эпизоды из жизни, и впоследствии они сохраняют цвет любви, будь то светлый или тёмный...

Жизнь — это мечта, проверенная физикой.

Поразительно, как увеличивается в размерах прошлое, вместо того чтобы с течением времени съеживаться и усыхать.

Брак — вещь приятная и недорогая, когда ты его заключаешь, но вот когда пытаешься расторгнуть, выясняется, что дело это очень непростое и дорогостоящее.

Сны, сказала она, это всего лишь истории, только не те, что снаружи, которые в книжках и которые рассказывает папа. Сны — это твои собственные истории, которые внутри.

Вещественные подобия пробуждают память легче, чем сам по себе голый смысл.

Никогда не жалуйся, ничего не объясняй.

... Я строю дом. Собираюсь начать строить. Я уже примерно представляю себе, какой мне хочется дом.

... Когда человек боится и колеблется, он непременно выдаст себя.

Ей хотелось разводить огонь, спать под одеялом, хотелось ходить в свитере под голыми деревьями, хотелось холодной ясности внутри и снаружи.

В конце концов, если вы умеете читать, Мир Книг открыт для вас, а если вы любите читать, то с книгами не расстанетесь. Если же нет, то мигом забудете все, что вас заставили прочитать.

Не станет он сегодня гнаться по ложным следам. Нельзя найти того, кто не хочет, чтобы его нашли. Но что, если она хочет? — выкрикнуло его сердце. Что, если она потерялась и ищет тебя так же, как ты ищешь ее, если только вчера вас отделял друг от друга какой-нибудь квартал, если сейчас она сидит где-нибудь поблизости, на скамье в парке, на высоком крыльце, как-то неспособная найти дорогу обратно, если как раз думает: он не поверит этой сумасшедшей истории (в чем бы она ни заключалась), найти бы его только, найти бы; и слезы одиночества на ее смуглых щеках… Но это все устарело. Это была Идея Сумасшедшей Истории... прежде она была сияющей надеждой, но со временем стянулась в жгучую точку — не надежды, а упрека, и даже не стимула (нет! довольно!), а потому ее можно было потушить.

Он прожил всю жизнь, страстно домогаясь недостижимого, а такая жизнь в итоге приводит к равновесию, здрав ты рассудком или нет.

Искусство Памяти, в описании старинных авторов, является методом, при помощи которого можно чрезвычайно, до неправдоподобных размеров, увеличить Природную Память, с которой мы появляемся на свет. Мудрецы древности полагали, что лучше всего запоминаются живые картинки, расположенные в строгой последовательности. Соответственно, чтобы сконструировать чрезвычайно устойчивую Искусственную Память, необходимо прежде всего выбрать Место: например, храм, или улицу с лавками и дверьми, или внутренность дома, то есть любое четко организованное пространство. Выбранное Место старательно запоминается, так что человек может мысленно путешествовать по нему в любом направлении. Следующий шаг — создать живые символы или картинки для вещей, которые требуется запомнить; чем они ярче, чем больше поражают воображение, тем лучше — говорят знатоки. Для идеи Святотатства, скажем, подойдет оскверненная монахиня, для Революции — бомбист, закутанный в плащ. Эти символы располагают затем в различных уголках Места: в дверях, нишах, двориках, окнах, чуланах и так далее. Остается мысленно обойти Место (в любом порядке) и в каждом уголке взять Вещь, обозначающую Понятие, которое нужно запомнить.

Деревья такие же живые, как и мы, только жизнь их течет медленнее? Быть может, для них лето — все равно, что для нас один день: проснутся, как мы, и опять заснут. Мысли у них, наверное, длятся долго-долго, а беседуют они так неторопливо, что нам их речи просто не уловить.

Он знал, что его прочно возведенная и хорошо оборудованная на протяжении сорока лет жизнь не выдержала натиска внутренней неудовлетворенности; он чувствовал, как оседает и рассыпается фундамент, как по стенам идут гигантские трещины; он почти слышал шум, с которым рушилось все здание.

Хотя она никогда не ощущала себя взрослеющей, она ничего не имела против взросления других; ее страшило лишь одно: если ее дети забудут то, что знали в детстве, им грозит опасность.

— Думаешь — любовь. Это такая цельная, такая вечная штука. Большая и… отдельная от тебя. С собственным весом.
— Да.
— Но это неправда. Такой же плод воображения. Не стану набивать ей цену. Она рассасывается постепенно, сама по себе. И когда совсем исчезнет, ты и не вспомнишь, какая она была. — Это он узнал в маленьком парке. Что возможно и даже разумно выбрасывать разбитое сердце, как разбитую чашку: какой в ней прок? — Любовь — это твоё личное. Я хочу сказать, моя любовь не имеет никакого отношения к ней — такой, какой она является на самом деле. Это то, что чувствую я. Кажется, любовь соединяет меня с ней. Но это неправда. Это миф, моя выдумка; миф о нас двоих. Любовь — это миф.
— Любовь — это миф... Как лето.
— Что?
— Когда на дворе зима, тогда лето — миф. Молва, слухи. Которым нельзя верить. Понимаешь? Любовь это миф. Лето — тоже. А когда на дворе лето, тогда мифом становится зима.

Один вопрос порождает другой, а тот — следующий, а за ним возникают новые, и так далее без конца, за всю жизнь не управиться.