Алексей Алексеевич Дидуров – цитаты и высказывания

Мы судим — а фатум карает,
Мы мечем, а жребий жесток,
И Запад в закате сгорает,
И кровью алеет Восток.

Лист календарный, горсть монет,
Сонет — мой быт стал проще, строже.
А что на свете счастья нет -
Так и покоя с волей тоже.
<...>
Смотря, как вьюжит между стен,
Гоня к весне воображенье.
Нет в нашей жизни перемен,
Но в мире есть преображенье,
И я ему сподвижник вновь:
Все меньше свет в душе, как в сутках,
И осторожная любовь,
Что вся в уме, а не в поступках,
Но потому и стоит жить -
С округой составляя братство:
Тужа, блажить, спеша, кружить,
Преображаясь, повторяться...

Сколь выпало ран мне завидных,
Сколь женщин пошло на бинты -
Без счета, и первая — ты,
и первая — ты...

Мне снилась жизнь, которая до СПИДа,
Которая теперь уж далеко -
Там девушки влюбляются открыто
И отдаются дружески-легко,
Там продают наркотики в аптеках,
Поскольку — ну, кому они нужны!
Там я еще купаюсь в чистых реках,
В волнах озона, в море тишины!
Там в Лужниках свиданья до рассвета,
Там сам генсек целует всех взасос,
Там ни минета нет, ни Интернета,
Зато на все газеты твердый спрос,
<...>
Там всё ништяк — живи и улыбайся,
Там в моде чистота и простота,
Там нет еще ни Думы, ни Чубайса,
А есть ещё надежда и мечта!
Я в этом сне был словно невесомым,
Порхал, парил, ветра былые пил,
Потом проснулся бодрым и весёлым
И около минуты счастлив был!

Мимо стольких меня пронесло,
От таких оттащило теченьем...
То, что было тогда огорченьем,
Нынче видится так: повезло.
Я когда-то кусал локоток,
Представляя красоты и стати,
До которых добраться не смог -
Сорвалось, не дошло до кровати,
А теперь небесам воздаю
За оставленных мною в девицах,
Ибо зная житуху свою,
Мне такой не пристало делиться:
Бестолковый я был ухажер,
Негодящ на семейные нужды -
То, блин, обыски, то недожор,
То бездомье, то выгон со службы.
Понимаю и все признаю.
Но, к подкорке своей непричастен,
В сновиденьях непруху свою
Бессознательно делаю счастьем:
Снятся радостные рандеву,
После секса беседы о светлом -
Всё, чего я не смог наяву,
Но сейчас не жалею об этом,
Ибо сам себя сделал собой
В этих срывах, проскачках, обломах…
Я в одном оказался не промах -
Для движенья использовать боль.

«Ты извини, но мне пока нельзя», -
Она сказала. Села. Закурила,
Разглядывая комнату мою.
«А дома-то не хватятся тебя?» -
«Муж пьян и дрыхнет. И ребёнок спит...» -
«Понятно. Раздевайся и ложись». -
«Давно один живёшь?» — «Один — давно». -
«Соседей много? — «Да. И все мои.
Так ты ложишься?» — «Я предупредила». -
«Ложись, я помню». — «Ладно. Отвернись».
Я встал к окну и лоб упёр в стекло.
Не для того, чтоб остудить его -
Я был спокоен.
Просто так был ближе
Безмолвный город, спящий тихим сном
В дешёвых бусах лампочек, в порезах
Каких-то лозунгов и транспарантов,
В дожде, во влажной бледности снегов,
Покрывшей крыши, крыши, крыши, крыши -
И всё, что между ними и под ними
Со мною было.
Было и прошло... А в комнате остался от меня
Мой слух, впивавший шорохи белья,
И вверх и вниз ползущего по телу,
Дрожащее дыхание её
И скрип паркета, и шажки босые,
И краткий выдох старенькой тахты -
Тогда разделся быстренько и я,
Не оборачиваясь почему-то.
Вжал кнопку в основанье ночника
И влез в постель. Не глядя на неё.
«Я закурю, не возражаешь?» — «Нет». -
Сказал, давясь и зажигая спичку,
Ругнулся про себя от серной вони
И на мгновенье замер, вдруг увидев
Глаза, в которых пламя, стыд и слёзы.
<...>
Но вот она отправила окурок
На дно пустой бутылки из-под пива,
Какую вместо пепельницы дал,
Привстала и сказала с хрипотцой:
«Мне надо выйти. Дай мне свой халат». Халатов отродясь я не имел.
И дал ей кимоно для карате. Вошла.
Прикрыла дверь.
И прошептала:
«Нет, мне ещё нельзя. Не обижайся...»
Привстав на локте, я расхохотался
В насупленной квартирной немоте:
Передо мной стоял мальчишка-воин! Ночь сделала четырнадцатилетним
Её тысячелетнее лицо.

Здесь когда-то малина была,
А теперь всё репей да крапива.
Рядом дева жила и пила
По-гусарски легко и красиво.
Нынче где эта дева? Бог весть.
Стал репеистей мир и крапивней.
Говорят, что закон такой есть -
Называется он энтропией.
Я согласен с законом вполне,
И объемся на рынке черешней.
Может, в том испытание мне,
Чтобы помнить, и всё безутешней.
Топчут люди репей наяву,
Забежав за крапиву по делу.
Но пока я на свете живу,
Вижу ясно малину и деву.

Десятого стал опадать жасмин,
Соря лепестками, как хлопьями снега.
Он полночью стал осыпаться, а с ним
Июльские звезды посыпались с неба.