Алекс Престон – цитаты и высказывания

Время сводится к точке. Подобно песку в песочных часах, время избавляется от незначительного и отливается в чистой струйке крохотных кристалликов. Мы ждем, наблюдаем за падением песчинок между бедрами песочных часов.

…воспоминания прошлого оказались прекраснее его самого.

Что, если рынки не цикличны? Кто сказал, что обязательно должны быть какие-то циклы? Просто нас этому учили, вот и все. Нам предлагается верить в это потому, что так происходило когда-то в прошлом. Но если рынок и научил нас чему-то, то прежде всего тому, что прошлое будущему не указ. <…> Помнишь, как мы убеждали друг друга, что все будет хорошо? Почему? Потому что это следовало из моделей? А они ошибались, потому что определяли будущее на основании прошлого опыта. Но история — это всего лишь история.

Просто когда жизнь бежит так скоро, когда мы так быстро меняемся, тяжело извиняться за поступки того, кого больше не существует. Я оглядываюсь, смотрю на того парня, каким был раньше, и вижу, что его больше нет. Мне трудно понять, какими мотивами он руководствовался, что подвигло его сделать то, что он сделал.

В безудержном стремлении к новым впечатлениям мы отрывались от юности и спешили к будущему, ждавшему нас с кислой миной разочарования. И никто не удосужился сказать нам, что впитывать нужно все, нужно вжигать в память образы, впечатывать в сердце чувства. Потому что скоро только это у нас и останется.

Нас всех выбросило на мель, мы все попались в западню, соблазнившись Лондоном и деньгами. Мы все ждали, когда же начнется жизнь.

Веро выходила замуж за кого-то другого, и все эти чувства, вся история случившегося и не случившегося были уже не важны.

…хуже работы нет ничего, кроме ее отсутствия…

…быть счастливой, жить в согласии с собой можно только тогда, когда помогаешь другим. Да, это пошло, но я так чувствую.

Чарли, ты изменился. Думаю, мы все меняемся. У тебя другой акцент, другая одежда. По-моему, ты и на мир смотришь по-другому. Возможно, я немного завидую — у тебя красивая подружка и богатые друзья, — но в целом, скорее, нет. Нельзя так сильно измениться, не потеряв какую-то часть себя.»

…как только девушка начинает ценить свою красоту, эта красота мгновенно теряется.

Прошли годы, прежде чем я усвоил: лишь немногие в мире финансов по-настоящему понимают, что делают. Финансы — это игра абстрактного блефа, ставка на то, что те, с кем ты играешь, пусть немного, но все же глупее тебя или недостаточно смелы, чтобы указать тебе на твои ошибки. Сложные концепции создаются прыщавыми аналитиками в исследовательских лабораториях больших инвестиционных банков, выбрасываются на широкий рынок и принимаются без вопросов, как нечто не требующее доказательств. Все как один боятся прослыть болтунами и, когда рынки идут вверх, бросаются покупать, не желая выставлять себя на посмешище за неспособность разглядеть годную сделку. Но когда рынки падают, начинается настоящая паника, и трейдеры топчут друг друга, спеша сбросить активы, которыми еще вчера дорожили, как самыми близкими друзьями. Над слабостью духа и претенциозностью этих людей можно было посмеяться, не обладай они такой властью.

Тебе не кажется, что жизнь идет не линейно, а словно толчками?

Я оделся в темноте и стал чистить зубы, глядя на себя в зеркало, но не выдержал и отвел глаза, испугавшись того, что можно узреть, если долго смотреть в молодое лицо, лишенное надежды.

По-моему, все работы такие. Везде платят столько, чтобы человек продолжал работать, чтобы не послал все к чертям и не ушел куда глаза глядят. Или, может, это как-то связано с нынешней стадией капитализма. В том смысле, что размер заработка значения не имеет, потому что стоимость вещей, без которых, как нам кажется, прилично жить нельзя, не позволяет вырваться из колеса. Мы запрограммированы на недовольство тем, что имеем. Мы чувствуем себя несчастными; нам внушили, что единственный выход — это достичь некоего мифического уровня богатства, который позволит ни о чем не беспокоиться.

…если смотреть на него [на город] в темноте сверху, проступает что-то трогательное; каждый огонек, каждая светящаяся точка как будто подает надежду, обещает сложносочиненную жизнь.

Разве не все мы расчетливы в той или иной мере? Будь оно иначе, разве не брели бы мы по жизни слепо, не имея возможности влиять на происходящее, пребывая во власти случайностей и обстоятельств?

Ничто не утомляет так, как приятность и вежливость.

В родной город в одиночку не возвращаются. Тебя всегда сопровождает твой же призрак времен былой юности. Он подсказывает, что ты видишь, он делает из города зеркало. Вы обнажаете и прячете элементы друг друга: ты, может быть, улавливаешь лёгкую дрожь разочарования, таящуюся в уголках твоих же юных глаз. Разочарования из-за того, что не ворвался в родной город на золотой колеснице «мерседес», что не прогуливаешься летним вечером, раздавая банкноты бездомным, которые обитают под балками пирса, густо обсиженными рачками. И ты оглядываешься, чуть виновато, на того голодного до жизни юнца со страстью к большому городу, с непомерными амбициями, провинциального во всём, от стрижки до одежды, привязывающими его к тому времени и месту, откуда он давно вырвался.

– Я люблю тебя, Чарли. Когда-нибудь мы будем вместе. Я в этом уверена. Крепких снов, милый.
Я уснул, и её последние слова остались в голове, как записка, сложенная и убранная в особый ящик, куда я складывал вещи, обладать которыми хотел слишком сильно, и которые могли обжечь, если смотреть на них в упор.

Когда ты возвращаешься домой после долгого отсутствия, родители ведут себя немного странно. Чаще называют тебя по имени, берут за руки, похлопывают по плечу и треплют по щеке, словно хотят доказать что-то, утвердить то жизненное наследие, что оставили, перейдя к вечерней поре собственной жизни.

Признаться, я жутко боюсь постареть. С золотым детством есть одна проблема: из него не хочется выходить. Может, поэтому и взялся за фотографию. Такое чувство, что останавливаешь время, что тебе не надо думать ни об ответственности, ни о старости, ни о болезнях. Мне всего двадцать три, а кажется, почти всё уже позади…

По-моему, фотографии в доме очень важны. Они рассказывают о мире за стенами квартиры, напоминают, что твоя жизнь проходит не только в этой унылой комнате…

Некий глубоко сидящий в нас инстинкт подсказывает, что одиночество есть опыт, содействующий улучшению и укреплению души. С другой стороны, откуда нам знать, что это не унаследованный пуританский рефлекс, говорящий, что то, над чем мы работаем, должно быть полезно для нас самих же?

На каждого победителя приходится… его противоположность.

…Жизнь — чертовски короткая штука. Смерть мамы Рэя научила меня: никто не знает, кому сколько еще осталось. <…> Когда об этом задумываешься, то понимаешь, что время надо тратить на людей, на тех, кого любишь, надо делать то, к чему лежит душа, а не заниматься дурью только из-за того, что так можно загрести чуть больше наличных.

Я проехал мимо торгового центра, расположенного рядом с вокзалом и закрывшимся супермаркетом с заколоченными окнами, мимо ночного клуба, где танцевал с девчонками, которые слишком сильно потели и слишком быстро соглашались, чтобы я целовал их и трахал, потому что видели во мне шанс вырваться отсюда. Впрочем, все они знали, что никого я с собой не возьму, и оттого еще резвее старались мне угодить.

Во время ужина я все спрашивал себя, почему ни разу не сказал отцу главное: мне нет дела до того, что он не стал каким-то там воротилой. Достаточно и того, что он был рядом, водил меня в школу по утрам, сидел со мной, когда я делал уроки, ходил со мной на пляж летними вечерами. Я говорил себе, что это из-за своей мягкости и щепетильности он оказался не в состоянии покупать мне все те красивые вещицы, которыми обладали счастливчики в Эдинбурге. Я так и не понял, что если бы какой-то из его проектов сработал, бизнес отнял бы у нас отца, лишил нас его общества, его застенчивой улыбки и доброты.

У родителей, когда они берутся за дело со всей решительностью и основательностью, есть такая особенность: при них ты всегда чувствуешь себя мальчишкой.