Наталья Гусева, 31.12.1980

— Я не думаю, что у тебя возникнут какие-то проблемы в постели, и неважно, станешь ты только развлекаться или озаботишься зачатием ребенка. Для женщины, которая тебя по-настоящему полюбит, это все равно не будет иметь значения. Но я знаю, насколько это важно для тебя. То есть тебя волнует, что у тебя не встанет. Я бы скорее предложила тебе попробовать со мной и убедиться, что с тобой все в порядке, только бы ты не бросался к алтарю с Белоснежкой.
<...>
— Я не могу поверить, что ты на самом деле хочешь ее.
— Я хочу ее, — заявил Адам, и на его губах заиграла веселая улыбка, — и я намерен поймать ее на слове.

Каллахэн томился по Сложной Задаче. У нынешних священников были свои: расовая дискриминация, освобождение женщин (и даже «гэев»), бедность, безумие, беззаконие. От них ему делалось неуютно. <...> Ему хотелось возглавить дивизию в армии… кого? Господа? Добродетели? Добра? (от обозначения суть не менялась) и выйти на битву со ЗЛОМ. Он желал действий и боевых позиций. <...> Он хотел увидеть ЗЛО с откинутым саваном лжи и хитрости, чтобы отчетливо различить все его черточки. Он хотел биться со ЗЛОМ один на один, как Мохаммед Али с Джо Фрэзером, как кельты с саксами, Иаков с Ангелом. <...> Но битв не было. Только пустячные стычки с неопределенными результатами. А у ЗЛА оказалось множество лиц, все пустые, и подбородки чаще блестели от сочащейся слюны, чем наоборот. По сути дела, отца Каллахэна принуждали сделать заключение, что в мире нет никакого ЗЛА, кроме обычного зла. В подобные минуты он подозревал, что и Гитлер — не что иное, как опустошенный бюрократ, а сам Сатана — умственно неполноценный с зачаточным чувством юмора из тех, кому представляется невыразимо смешным скормить чайке засунутую в хлеб петарду.