Представьте себе ЖЭК какого-нибудь Кукуевского района, сотрудники которого уверяют всех, что если не будет начальника ЖЭКа, то не будет и Кукуевки. А трубы в домах текут потому, что остальные районы завидуют кукуевской духовности. И не время сейчас роптать – ведь сейчас идет война и только что мы оттяпали автостоянку у соседнего района. Сакрализация власти очень вредна. Если вас плохо постригли, невкусно накормили, криво починили ваш автомобиль, вы всегда можете сменить парикмахерскую, ресторан и автосервис. У вас должна быть такая же возможность сменить и любую власть, которая плохо делает свою работу.
— Дмитрий Чернышев
Будучи одновременно творцом и тварью отечественной действительности, русский язык является формой существования, телом тоталитарного сознания. Быт всегда обходился без слов: мычанием, междометиями, цитатами из анекдотов и кинокомедий. Связные слова нужны власти и литературе. Русская литература — способ существования в России нетоталитарного сознания. Тоталитарное сознание с лихвой обслуживалось приказами и молитвами. Сверху — приказы, снизу — молитвы. Вторые, как правило, оригинальнее первых. Мат — живая молитва тюремной страны. Указ и матерщина — это отечественные инь и ян, дождь и поле, детородный орган и влагалище. Вербальное зачатие русской цивилизации. На протяжении жизни поколений тюремная действительность вырабатывала тюремное сознание. Его главный принцип: «сильнейший занимает лучшие нары». Это сознание выражалось в языке, который призван был обслуживать русскую жизнь, поддерживая её в состоянии постоянной, бесконечной гражданской войны. Когда все живут по законам лагеря, то задача языке — холодная война каждого с каждым. Если сильный обязательно должен побить слабого, задача языка — сделать это словесно. Унизить, оскорбить, отнять пайку. Язык как форма неуважения к личности. Русская реальность выработала язык оголтелой силы и унижения. Язык Кремля и лагерный сленг улицы имеют одну природу. В стране, живущей по неписаному внятному закону — место слабейшего у параши — наречие адекватно реальности. Слова насилуют. Опускают.
— Михаил Шишкин