Эдвард Радзинский, 04.10.1902

Люди умственного труда подчинялись вещам и ничего не могли с ними поделать. А люди-мастера сами не имели вещей. Когда в нашей квартире засорялась уборная, замок буфета ущемлял ключ или надо было передвинуть пианино, Аннушку посылали вниз, в полуподвал, где жил рабочий железнодорожного депо, просить, чтоб «кто-нибудь» пришёл. «Кто-нибудь» приходил, и вещи смирялись перед ним: пианино отступало в нужном направлении, канализация прокашливалась и замок отпускал ключ на волю. Мама говорила: «Золотые руки» — и пересчитывала в буфете серебряные ложки. Если же нижним жильцам требовалось прописать брательнику в деревню, они обращались к «их милости» наверх. И, глядя, как под диктовку строчатся «во первых строках» поклоны бесчисленным родственникам, умилялись вслух: «Вот она, умственность. А то что наше рукомесло? Чистый мрак без понятия». А в душе этажи тихонько презирали друг друга. «Подумаешь, искусство», — говорил уязвлённый папа: «раковину в уборной починил... Ты вот мне сделай операцию ушной раковины! Или, скажем, трепанацию черепа». А внизу думали: «Ты вот полазил бы на карачках под паровозом, а то велика штука — пёрышком чиркать!»

Юность щедра: она транжирит время и расстояния, она не жалеет денег...