Дарья Яренкова,

Мы уверены, что во всём разобрались, разгадали все тайны, а потом кто-нибудь наталкивается на крохотный фактик, который не укладывается в парадигму. Когда мы пытаемся заделать трещину, она лишь растёт, а там и оглянуться не успеваешь, как рушится вся картина мира. Так случалось не раз и не два. Сегодня масса ограничение, завтра уже необходимость. Вещи, которые нам вроде бы известны, — они меняются, Дикс. И мы должны меняться вместе с ними.

— Ну а что же... ты расскажешь там? Ты расскажешь им всё? О себе ты расскажешь тоже? Думаешь, станет легче у тебя на душе?
— Мне уже никогда не станет легче.
— Тогда зачем?
Слушай, Джек. Мы с тобой, вспомни. Мы работали своим методом. Ты ничего не имел против того, как мы раскрывали трудные дела. ты не испытывал никаких угрызений. Послушай меня, ладно? Послушай. Учти следующее: что бы ты ни собирался там рассказать, этого не случится.
У тебя... у тебя ничего не получится.
— Думаешь, у тебя получится, Фрэнк? Убить меня здесь, и чтобы никто не узнал? Так же, как ты убрал беднягу Линя, да? Чтобы он не заговорил.
— Он был глупым старикашкой, не желавшим молчать. Да, конечно, я засунул ствол пистолета ему в рот и он сразу сдох от инфаркта. Ну и что?
— Ну и что!?
— Ну, а если бы не инфаркт, и он бы не умер. Ведь тогда же ты бы сам наверняка поздравил меня с успехом. Лес рубят — щепки летят.
Без этого не бывает в нашей работе.
— Он ещё дышал, а ты стирал отпечатки пальцев в его комнате.
— Из-за него бы все дело развалилось.
— Он был ни в чем не виноват.
— Нам пришлось бы из-за старика это дело закрыть.
— Он был чьим-то мужем.
— Из-за него бы развалилось всё дело.
— И ещё чьим-то отцом.
— Из-за него развалилось бы всё дело! Мы не могли поступить иначе!
— Да ведь он только хотел сказать правду!
— Правда — это глупость!