Татьяна Кондакова Подмарева,

Меня всегда приводят в смущение слова «священный», «славный», «жертва» и выражение «совершилось». Мы слышали их иногда, стоя под дождем, на таком расстоянии, что только отдельные выкрики долетали до нас, и читали их на плакатах, которые расклейщики, бывало, нашлепывали поверх других плакатов; но ничего священного я не видел, и то, что считалось славным, не заслуживало славы, и жертвы очень напоминали чикагские бойни, только мясо здесь просто зарывали в землю.

Пустая квартира, робкие пылинки на глянце стеллажей, далекие фонари аллей за паутиной голых крон, уютный приглушенный свет затаившихся ламп, полутени, утробное урчание древнего холодильника. Я — единственный человек, наполняющий тишину сладким клацанием клавиш и словами в мебель. Вещи послушно покоятся на своих местах. Телефон молчит.
За окнами, за ощетинившейся осенним парком ночью живет город, сверкают автомобили, горят огни, соскальзывая маслянистыми бликами по ресницам неспящих — внутри моих стен бессонное уныние доверчиво лижет приторно-сладкий шоколад, щурится на монитор, ворчит… Мелькают страницы браузера, капризная печаль истончается с каждой строкой, отступают тревожные мысли о неизбежной бренности бытия, забвении и закончившихся кукурузных хлопьях.
Уединение лишено покоя и ясности, оно неистово и алчно всматривается в безликие реплики форумов, списки контактов, истерит, отказываясь стареть хоть на один день. Без заспанного тепла объятий мир холоден и скучен, а дом тягостно пуст, когда в нем не звучат другие голоса. Время, преданное размышлениям, сочится в терзания и агрессивный перфекционизм — в самом деле, о чем еще можно думать наедине с чаем, как не о трещинах прошлого и гнетущей неопределенности нового дня?
Стрелки часов осыпаются на пол угольной пылью.
За краем, в оранжевом мареве льются осенние рассветы, подбирясь все ближе к линии горизонта.