Людмила Иванова,

Почему эта тварь до сих пор здесь? Я же уже убила ее!

Комната – или, уместнее сказать, зал – была освещена рядами ламп скрытой подсветки, проходившей вдоль потолка, и несколько хрустальных люстр «тиффани» и «уотерфорд» различных форм и размеров отбрасывали свет на пуфики и канапе. Справа располагался бар, облицованный под камень, с длинной дубовой стойкой. Вдоль нее точно грибы выстроились высокие барные табуреты на длинных ножках, с черными шляпками сидений. За стойкой ловко трудилась пара барменов, тряся шейкерами и удваиваясь в зеркалах, что создавало иллюзию запаздывания движений. Над ними висели разнокалиберные бокалы, свет играл в них, как в весенних сосульках.
Сразу слева от входа <...> миниатюрный танцпол, покрытый алым стеклом с подсветкой. Над ним мелькал прерывистый свет стробоскопа, рассыпая дождь сине-зелено-красных пятен на гостей, так лихо крутившихся и изгибавшихся в такт музыке, точно их черти поджаривали. Танцпол был окружен стеной зеркал, так что трудно было угадать число танцоров, смотревшихся, когда им этого хотелось, в свои отражения. <...> Здесь хватало полуголых женщин, окруженных мужчинами в костюмах и модных куртках. Между ними сновали официанты в черных фраках и официантки в белых блузках с подносами горячих деликатесов, закусок, коктейлей, бокалов с шампанским. <...>
Мужчины и женщины извивались и тряслись, словно испытывая оргазм. В самом центре комнаты пышная рыжеволосая женщина босиком, в чем-то более всего похожем на комбинацию, плывущей походкой продвигалась к бару. Все, включая женщин, оглядывались на нее. В ярком свете грудь ее практически просвечивала наружу – она с таким же успехом может ходить «топлесс», подумалось Кевину.
Кажется, они с Мириам попали на какую-то древнеримскую оргию, перенесенную в наши дни.