Юлия Симонова, 08.08

А ей говорили — дура, следующего так просто не отпускай.
Ты наори на него и за волосы потаскай.
А то ведь видишь — какая теперь тоска, Поздравляешь её «здоровья, любви, вина»
А её так тянет ответить: «Пошел ты на»
И дергаться, как лопнувшая струна. А с утра ей стресс, а после в метро ей транс.
В пору кинуться на пол и валяться там, как матрас.
Декабред — это бред, увеличенный в десять раз. И она смотрит в себя — и там пустота, пустота, пустота,
Белее любого безвыходного листа,
И всё не то, не то и она не та. И щека у нее мягка и рука легка,
И во всем права, и в делах еще не провал.
В следующий раз она будет кричать, пока
Не выкричит всё, чем ты ее убивал.

В пирном сводчатом зале,
в креслах резьбы искусной
сидит фон Фогельвейде:
певец, поистине избранный.
В руках золотая арфа,
на ней зелёные птички,
на платье его тёмносинем
золоченые пчелки.
И, цвет христианских держав,
кругом благородные рыцари,
и подобно весенне-белым
цветам красоты нежнейшей,
замирая, внимают дамы,
сжав лилейно-тонкие руки.
Он проводит по чутким струнам:
понеслись белые кони.
Он проводит по светлым струнам:
расцвели красные розы.
Он проводит по робким струнам:
улыбнулись южные жёны.