Юлия Бондаренко, 24.07

Тут во мне загорается дикое желание сильных чувств, сногсшибательных ощущений, бешеная злость на эту тусклую, мелкую, нормированную и стерилизованную жизнь, неистовая потребность разнести что нибудь на куски, магазин, например, собор или себя самого, совершить какую нибудь лихую глупость, сорвать парики с каких нибудь почтенных идолов, снабдить каких нибудь взбунтовавшихся школьников вожделенными билетами до Гамбурга, растлить девочку или свернуть шею нескольким представителям мещанского образа жизни. Ведь именно это я ненавидел и проклинал непримиримей, чем прочее, – это довольство, это здоровье, это прекраснодушие, этот благоухоженный оптимизм мещанина, это процветание всего посредственного, нормального, среднего.

Кто сказал, что отвергать проще, чем быть отвергнутым? Неправда! Отвергая человека, исключая себя из его жизни, мы идем на жертву ради него, показывая тем самым свою силу и в то же время слабость. Потому что никто не видит слез отвергающего, но все пропитываются состраданием к отвергнутому.