Алсу Садуллаева-Зиякаева,

Меня уже не интересуют определения, понятия и пр., меня интересует только живое переживание, и я начинаю вглядываться в лохмотья своего «я» в надежде отследить в его дырах настоящую, действительную жизнь. Ни одна система понятий, какой бы стройной она ни была, не может заменить мне отблеска действительной жизни… И вот, (.....), я вспоминаю, как много лет назад я стою у больницы и гляжу в окно второго этажа, в котором моя мама смотрит на меня… Во мне что-то освобождается, и меня захлёстывает такое сильное состояние любви и боли, что я полностью растворяюсь в нём, исчезает всё: время, пространство, тело, мысли, остаётся только бесконечная любовь и невыносимая боль.

Меня всегда удивляло, что мы относимся к мертвым лучше, чем к живым. Definitely, этот обычай диктуется не самой лучшей стороной нашей психики. Объяснение феномену у меня есть, хотя довольно cynique: любой живой, даже из самых порядочных, теоретически ещё имеет capability начать совершать зверства и подлости немыслимого коварства и неограниченной мерзости. Мёртвый, сколь бы гнусным ни был его жизненный путь, отныне безобиден для общественного порядка и божественно доброжелателен даже к лютым врагам.