Вадик Вадим,

— Рахул, неужели ты притворялся все это время? Неужели все время ты меня обманывал? Неужели ты не любил меня?
— Прия, любовь для меня игра, я никогда не любил в своей жизни!
— Рахул, я люблю тебя, люблю всем сердцем. Моя любовь не притворство! Когда–нибудь ты обязательно придешь ко мне!
— Это будет твоей второй ошибкой!

Такой уж был человек! Позволить обидеть себя он никак не мог согласиться, а тем более дозволить себя затереть, как ветошку, и, наконец, дозволить это совсем развращенному человеку. Не спорим, впрочем, не спорим. Может быть, если б кто захотел, если б уж кому, например, вот так непременно захотелось обратить в ветошку господина Голядкина, то и обратил бы, обратил бы без сопротивления и безнаказанно (господин Голядкин сам в иной раз это чувствовал), и вышла бы ветошка, а не Голядкин, — так, подлая, грязная бы вышла ветошка, но ветошка-то эта была бы не простая, ветошка эта была бы с амбицией, ветошка-то эта была бы с одушевлением и чувствами, хотя бы и с безответной амбицией и с безответными чувствами и — далеко в грязных складках этой ветошки скрытыми, но все-таки с чувствами...