Анатолий Дриндрожик, 07.02.2007

Попросите меня назвать пример капитал-шоу, я в ту же секунду отвечу — «Поле чудес» с автомобилем. И любой из вас, потому что это часть нашего национального достояния, это наше наследие. Это шоу в эфире уже 26 лет. Оно сейчас меняется, там до сих пор что-то происходит, типа новый сектор на барабане. Я против — зачем улучшать совершенство? Но что-то осталось прежним — остались прежние зрители, там зрители из 90-го года. Они сидят там четверть века. Они не знают, что за стеной больше нет СССР. Исходя из того, что они каждый раз смеются, когда ведущий спрашивает у четырёхлетнего мальчика: «Вы где работаете, учитесь?». Они каждый раз смеются, я делаю вывод, что они попали в какую-то временную ловушку, они думают, что они на одном шоу. Там мужика я вижу в бежевом свитере, он вернется домой после всего этого, скажет: «Жена, отлично сходил, Якубович молодец!», а жена ответит: «Сережа, тебя не было 20 лет. Я за это время умерла».

Кто-то плачет всю ночь.
Кто-то плачет у нас за стеною.
Я и рад бы помочь —
Не пошлет тот, кто плачет, за мною. Вот затих. Вот опять.
— Спи,— ты мне говоришь,— показалось.
Надо спать, надо спать.
Если б сердце во тьме не сжималось! Разве плачут в наш век?
Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал?
Суше не было век.
Под бесслезным мы выросли флагом. Только дети — и те,
Услыхав: «Как не стыдно?» — смолкают.
Так лежим в темноте.
Лишь часы на столе подтекают. Кто-то плачет вблизи.
— Спи,— ты мне говоришь,— я не слышу.
У кого ни спроси —
Это дождь задевает за крышу. Вот затих. Вот опять.
Словно глубже беду свою прячет.
А начну засыпать,
— Подожди,— говоришь,— кто-то плачет!