Екатерина Шукшина, 23.03.1987

— У меня был товарищ, который тоже спрашивал меня о смысле жизни, — сказал Виталий, — перед тем как застрелиться. Это был мой очень близкий товарищ, очень хороший товарищ, — сказал, часто повторяя слово «товарищ» и как бы находя какое-то призрачное утешение в том, что это слово теперь, много лет спустя, звучало так же, как раньше, и раздавалось в неподвижном воздухе пустынного парка. — Он был тогда студентом, а я был юнкером. Он всё спрашивал: зачем нужна такая ужасная бессмысленность существования, это сознание того, что если я умру стариком и, умирая, буду отвратителен всем, то это хорошо, — к чему это? Зачем до этого доживать? Ведь от смерти мы не уйдём, Виталий, ты понимаешь? Спасения нет. — Нет! — закричал Виталий. — Зачем, — продолжал он, — становиться инженером, или адвокатом, или писателем, или офицером, зачем такие унижения, такой стыд, такая подлость и трусость? — Я говорил ему тогда, что есть возможность существования вне таких вопросов: живи, ешь бифштексы, целуй любовниц, грусти об изменах женщин и будь счастлив. И пусть Бог хранит тебя от мысли о том, зачем ты всё это делаешь. Но он не поверил мне, он застрелился. Теперь ты спрашиваешь меня о смысле жизни. Я ничего не могу тебе ответить. Я не знаю.

Быть хранителем и носителем.
Каждому человеку в жизни дается нечто на хранение — от вещей высоких до самых обыденных. Пока человек хранит это и делится с другими, его жизнь на земле имеет серьезное основание. Это может быть рецепт соуса, записанный в самаркандской чайхоне, простой комплекс утренней зарядки, показанный в пионерском лагере. «Всю жизнь рассказывала людям, как вылечить пробку в ухе». Каждого человека Бог к чему-то приставил. Однажды мы начинаем считать это дело несущественным и теряем связанность с удивительным миром вокруг нас. Происходящее с нами нужно хранить. Это не наше, это Бог дает. Если мы небрежны, давать перестают, потому что канал перестал работать. Если умеешь хранить любовь, ее тебе посылают. Так со всем. С идеями, состояниями. Нужно быть надежным.