Наталия Щербань, 31.01.1997

— Вы меня извините, но вы ничего не сможете добиться до 14 апреля.
— Это через несколько месяцев.
— У нас есть законы, защищающие бездомных в зимнее время.
— Охренеть! Придется мне вышвырнуть их самому.
— Нет, нет. Так нельзя. Это плохая мысль. Вас тогда посадят за нарушение закона.
— Меня? Меня посадят?
— Да, безусловно.
— Ладно, и что вы мне тогда прикажите делать?
— Ждать до весны. Как птички, пчелки, мальчишки и девчонки.
— Мне это сейчас не послышалось?

Я знаю, что меня обвиняют в чрезмерной гордости, благодаря ей я кажусь невыносимым некоторым вздорным людям, с которыми обращаюсь свысока. Если же я вижу себя окруженным стаей лисиц и собак, равно как и других представителей общества, льстивых и злобных, то естественно, что я поднимаю львиный рев, с целью их напугать. Между ними и мною не может быть перемирия. Ибо я чувствую в себе возвышенную душу, и она не хочет запятнать себя грязью этой знатной, благоприличной сволочи. Они правы, — для них я отвратителен, так как они признают прекрасным лишь того, кто на них похож. Я верно изобразил себя, со всеми моими безрассудствами, в Ортисе, и надеюсь, что ты в моем характере найдешь много редкого, но ничего отвратительного...