Дмитрий Новохатько, 27.01.1991

Крафт, кстати, обращал внимание на то, что Стравинскому — как и многим русским — было присуще мрачное выражение лица. Задумавшись над этим наблюдением иностранца, я подумал — не фонетика ли русского языка тому виной?
Музыка необыкновенно связана с языком, мелодика русского языка, его ударения, фразировка явственны, когда мы слушаем Чайковского или Рахманинова. Наше ухо ощущает, когда иностранец дирижирует Чайковского, потому что он иначе слышит мелодику языка.
И в этой, на взгляд европейца, суровости и хмурости русского человека, о которой поминал Крафт, скрывается фонетическое отличие. По-английски мы соглашаемся — yes, of course, по-французски — oui, и губы сами расплываются в улыбке. По-русски — «да, конечно», — и лицо само собой вытягивается. В романе «Французское завещание» живущего во Франции русского писателя Андрея Макина (он получил за него Гонкуровскую премию) упоминается фотограф, рассматривающий старинные фотографии из своего сундука. Он удивлен, что у всех женщин на этих черно-белых фото удивительно мягкая улыбка. Оказывается, его предшественник фотограф просил женщин сказать слово petite pomme – по-французски, «маленькое яблоко». Если бы он попросил сказать «яблоко» по-русски, никакой загадочной улыбки бы не вышло.

Проводы, прощания и отъезды тягостны потому, что они интуитивно напоминают о краткосрочности жизни.