Олег Тимофеев, 18.10

— Плевала я на обстоятельства,  — безмятежно отрезала Мегана.  — Вы, мужчины, неисправимы. Думаете только о себе и своих игрушках.
— Ничего себе игрушка — целый мир…
— А в чём отличие? В величине?  — Она в упор взглянула Анэто в глаза. Её собственные при этом подозрительно сверкали.  — Мы с тобой не первый год на свете живём. Даже, страшно сказать, не первое столетие. А ссорились и подпускали друг другу шпильки, словно дети. И… сквозь пальцы утекло столько важного… Я это поняла только здесь. Смешно – обычные девчонки через такое лет в шестнадцать, наверное, проходят. И вот вдруг понимаешь, что всё, понимаешь, Ан, всё — становится неважным. Кроме одного-единственного человека. К спине которого хочется прижаться, глаза закрыть, и чтобы вокруг — тишина. И если…  — Голос Меганы дрогнул.  — Если этот человек… исчезает, то безразлично уже становится, что станет с миром, с небом, звёздами и всем прочим. Понимаешь, Ан? Без-раз-лич-но. Да гори он огнём, этот мир. Он нужен Западной Тьме — пусть им подавится. Поэтому я встану рядом с вами… и не смей меня отговаривать!
<...>
— Ан, милый… – промурлыкала Мегана, зажмуриваясь.  — Не хочу про это говорить. Можешь меня ругать, можешь даже отшлёпать. Но мне действительно всё равно, что станет с этим миром, в котором не будет тебя. Ох… ну, вот и призналась. Никогда не думала, что сделаю это первой.

Чтобы Серёжа ел суп быстрее и всю порцию, мама клала на дно противоядие.