МУЗА МАНДЕЛЬШТАМА
Заезжал сегодня днем по делам в один дом, зашел купить бутылку белого, выбрал, собираюсь расплатиться, на стойке у кассы меня молодой человек спрашивает: - Вы можете мне показать ваш паспорт или водительское удостоверение?
Я достаю паспорт, протягиваю ему, говорю: - Вы даже не можете себе представить, какой вы сделали мне комплимент.
Ну, думаю, всё – удача покатила.
Вечером возвращаюсь домой (зелень, птички поют, волшебство вокруг, девочка, катящая серсо, вечное лето), решил в родном районе купить мороженое.
Стою выбираю перед морозильником – рядом продавщица, лет пятидесяти.
Никак не могу найти то, что недавно покупал. Столько новых сортов, а этого нет.
— Это бывает, - говорит продавщица. — В наше с вами время было только четыре вида, а теперь вот их сколько. А память уже не та. Не расстраивайтесь. Это не времена стали плОхи, это мы уже плОхи.
Серсо грохнулось. Девочка оказалась Фаиной Георгиевной. Волшебство закончилось.
... «Девочка, катящая серсо». Это О. Н. Гильдебрандт-Арбенина. Так называется ее книга. Это ей, Ольге Гильдебрант, актрисе, художнице, поэтессе, написаны стихи Мандельштама и Гумилева. Мандельштам ее «тегнул»:
Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных
Я убежал к нереидам на Черное море,
И от красавиц тогдашних — от тех европеянок нежных —
Сколько я принял смущенья, надсады и горя!
А про Гумилева писала уже сама она:
«Боже! Боже! Боже! Я иду ... я встречаю Аню... да, Аню... И она торопится на свидание с Гумилёвым. А потом нежданно встречаю их обоих. Он, кажется, улыбается. Но я презрительно прошмыгиваю, не глядя. Он ей писал о любви все лето... (А она любит другого!). Он зовет ее в Америку... О! не в Египет! Он просит ее... О, то же самое! Но она счастлива! Свободна! Любима! Любит! С письмами знаменитого поэта!.. Я пришла домой и глупо, по-детски, зарыдала; как глупая истеричка, кричала. Стыдно! Больно! Зло! Он сейчас целует другую... Он! Эти руки! Ее! Эти губы!!! Ей посвятил пьесу. Ей писал. О ней думал?!! А я???».
Как много восклицательных знаков. Как много вопросительных. Как много смешанных. Так пишут сейчас только интернет-дуры. Но, совсем не дура, именно так писала Гильдебрандт-Арбенина.
Интересно, какой она была в пятьдесят, в шестьдесят (она умерла в 82)?
Это ведь к ней обращено: «Я наравне с другими/ Хочу тебя служить».
Рухнула ее жизнь после ареста Юрия Юркуна, человека которого она любила больше всех. В 1946 году она пишет ему письмо. Тому, кто расстрелян восемь лет назад.
«Юрочка мой, пишу Вам, потому что думаю, что долго не проживу, - пишет она. – Я люблю Вас, верила в Вас и ждала Вас — много лет. Теперь силы мои иссякли. Я больше не жду нашей встречи. Больше всего хочу я узнать, что Вы живы, — и умереть. Будьте счастливы. Постарайтесь добиться славы. Вспоминайте меня. Не браните. Я сделала все, что могла».
Она не знала, что пишет уже мертвому человеку.
В 1953 году (сами посчитайте, сколько ей уже было лет) она начала писать в тетрадь воспоминания. «О Юрочке». А последняя запись была сделана в 1974 году, в апреле.
Мой бедный Мальчик,
Ты стал мне Сыном,
Неясным смыслом
Прощальных дней.
А был мне Братом,
Во тьме — Вергилием
Не знавшей счастья
Любви моей.
Серсо грохнулось. Зазвенело. «Любви моей, не знавшей счастья». Бедная девочка, женщина, старуха. Бедные все мы.
___
(Дмитрий Воденников, колонка в «Учительской газете», август 2020)
#фейсбук_напомнил
РЫЦАРЬ ЛЮДА
Когда человек умирает, всегда возникает скандал. Ну пусть маленький, для своих, но всегда возникает. Человек не любит смерть, ему легче ее заштриховать, запить или перекричать. Умерла поэтесса и критик Людмила Вязмитинова. Умерла от ковида. Недавно вот и Мамонов умер, и много ещё кто. Такая третья мировая: только не государства на государство, а невидимые полупылинки, четвертьпылынки, сто в минус третьей степени пылинки пошли огромной армией на человечество.
А мы ещё гадаем: кто кого случайно заразил, точно ли он заразил?
Люда была рыцарем. Так странно говорить про женщину, но это именно так. Рыцарем современной актуальной литературы. Она ей служила. На нее обижались, ее не замечали, ее слушали, ее не жалели, ее уважали.
А еще она была постоянно хмурой. Какое-то удивительное качество: добрый, в сущности, человек, хорошо чувствовавший шутку, игру, Людмила Вязмитинова чаще всего хмурилась.
Где-то я прочитал, как она сказала, когда только началась ковидная история, что лучше умереть, чем жить в страхе. Ну разве это не слова рыцаря? Не белой и красной розы, не рыцаря прекрасной дамы или прекрасного принца, а слова рыцаря-воина. Мы как-то забыли, что рыцарь – это не тот, кто влюблен, а тот, кто сражается.
А еще (это я опять читаю быстрые сетевые некрологи, а они, эти некрологи, даже не бабочки, а уже гербарий, сухие трупики бабочек) один человек написал, что Людмила Вязмитинова была для них бабушкой. Рыцарь-бабушка, это ведь надо же. Так из случайных слов начинает вылепливаться, пролезать летучее существо. Рыцарь-бабушка-бабочка. Только это бабочка наоборот: сейчас она опять закуклится и выйдет с другой стороны жизни (через черную дыру смертного сна) юной алфавитной гусеницей. А ведь гусеница – это же ведь и правда дитя.
«Главный мотив текстов [тут я пропущу имя автора, про которого Люда писала] — построение своего Дома в той части огромного мира, в которой ей приходится жить и которая диктует ей формы бытования. Это и природа, как «исходная», так и «рукотворная», и соотнесенность с главным субъектом, обозначаемым «ты». Всё это приносит как радость, так и боль, и во всём этом надо жить изо дня в день, как на бытовом уровне, так и на глубинном, метафизическом, где идёт неспешная работа построения себя».
Теперь вы поняли, почему я пропустил имя автора, про которого вела речь Люда. Потому что тут она говорила о себе. Она – знала, какой главный мотив любого текста, отчего он, собственно, и зачем.
Да, мне кажется, ей нравились больше всего именно «болевые» стихи. Где самооглядка и самоирония вдруг неожиданно срываются в крик. Но в крик тоже осмысленный. Не «а-а-а-а». Нет. Люде была важна жесткая серьезность происходящего. Если мы уж стоим на этом краю – давайте обсудим этот край. А иначе зачем мы здесь? Зачем нам была дана эта поэтическая цветочная опухоль в голове?
Трудно, пишет она, согласиться с определением одного уважаемого критика, что творчество [тут я снова пропущу имя автора] – это “очищение возвышенным криком”. «Возвышенно здесь другое, основное – стремление души к очищению. Криком не возвышаются, кричат во время пытки, которую необходимо выдержать».
Как хорошо сказано. Видимо, Люда знала многое про муку и очищение. И многое сумела проговорить.
Хмурая бабочка Люда, бабушка Людмила Геннадьевна, рыцарь Людмила Вязмитинова, прощай.
________
(текст в Учительской газете, август 2021)
https://ug.ru/ryczar-lyuda/
«Цари мало интересуются тем, что мы им говорим»: поэт Дмитрий Воденников — о будущем России, значени
Как я люблю этот поворот - чего? ну не руля же - ключа: когда вдруг из-под обломков, оступившейся жизни, из твоих злых слов, твоих ничему не помогающих слез, всего слишком человеческого, слишком конкретного, вдруг вырастает не счастье, а абстрактное обещание счастья.
И ты идёшь и говоришь всему мысленно: спасибо, спасибо, спасибо.
И заходишь потом в магазин и покупаешь «розанчики (слово-то какое, прости, господи) творожно-сливочные в наборе с топингом «манго и маракуйя»».
Топинг из якобы манго и маракуйи налит в пластмассовую плошку с крышечкой, и всё это не очень удобно есть. Ты должен ломать розанчик (ещё раз прости, господи) и совать его частями в плошечку. Розанчик крошится, и его приходится, путаясь в уменьшительно-ласкательных суффиксах, выковыривать пальцем.
И только после тогда, как ты всё съедаешь, ты понимаешь: просто надо было лить сверху. Там даже углубление для этого, жалкий ты человек, есть. Да, да, у розанчика. Ты не ослышался.
Потому что счастье - это то, что льётся сверху. Как свет, как обещание, как август, как манго, как маракуйя, как благодать.
