Роман Тарасов, 22.04

– Я знаю, кто ты, – сказал Ромар. – Не так много людей настолько сильны, чтобы повторить всё то, что делаешь ты. И я знаю теперь, почему род не просто разбит в бою, но и прежде несокрушимый нефрит раскололся на части. Скажи мне одно – это тяжело: смотреть в глаза родичам, ждущим твоей помощи, и знать, что их надежды напрасны, что ты уже принёс их в жертву чему‑то высшему, что сумел углядеть своими слепыми глазами в сплетении магических сил?
– Да, Ромар, это очень страшно.

Я думаю о его улыбке. И смехе. У него был очень прикольный смех. Я помню его счастливым. Как он очень, очень любил музыку... Он всегда был мил с моей мамой. Многие думают о нем как о психе и деспоте, в то время как он был самым милым человеком, которого я когда-либо знал. И я люблю вспоминать форму его рук и то, как он закусывал губу, когда брал гитару. Я вообще часто о нем думаю.