Alan Jew, 29.03.2005

Я люблю большие города и многолюдство, в котором человек может быть уединеннее, нежели в самом малом обществе; люблю смотреть на тысячи незнакомых лиц, которые, подобно китайским теням, мелькают передо мною, оставляя в нервах лёгкие, едва приметные впечатления; люблю теряться душою в разнообразии действующих на меня предметов и вдруг обращаться к самому себе, — думать, что я сосредоточие нравственного мира, предмет всех его движений, или пылинка, которая с мириадами других атомов обращается в вихре предопределённых случаев. Философия моя укрепляется, так сказать, видом людской суетности; напротив того, будучи один с собою, часто ловлю свои мысли на мирских ничтожностях. Свет нравственный, подобно небесным телам, имеет, две силы: одною влечёт сердце наше к себе, а другою отталкивает его: первую живее чувствуют в уединении, другую между людей, — но не всякий обязан иметь мои чувства.

— Послушай. Мы сейчас хорошо разговариваем. Ты спрашиваешь, а я отвечаю. Да, я знаю где он.
— Отлично. Я испугался, что беседа будет кровавой.