Елена Мусина,

Человечество — стая, что не сможет постичь удовольствие без жертвы.

— Я не могу допустить, чтобы некий учитель подвергал риску жизни наших детей.
— От этого человека исходит угроза!
— Она права! Он — чокнутый!
— А вы заглядывали в книгу, по которой он их учит?
— Плутон, видите ли, не слишком хорош, чтобы называться планетой. Когда я был ребёнком, Плутон считался настоящей планетой. Появился этот парень и переписал все правила!
— Вообще-то, учебник писал не он.
— Господин мэр. Эдвард Франкенштейн. Ваш сосед, вы знаете. Я бы хотел сказать, что наш сын Виктор в восторге от нового учителя. Считает его великим.
— Моя Синтия задаёт кучу подозрительных вопросов о том, о чём я даже не слышала.
— А может, стоит дать человеку возможность объясниться?
— Да. Прошу вас, выходите... господин Угроза.
— Леди, джентльмены. По моему мнению, вся путаница из-за того, что вы все крайне невежественны. Уместно ли слово «невежественны»? Я имел в виду «глупы», «примитивны», «темны». Вы не понимаете науку и боитесь её. Как собака боится грома или воздушных шаров. Для вас наука — магия и колдовство, потому что у вас маленькие ограниченные умишки. В ваши головы уже ничего не влезет, но головы ваших детей — другое дело. Я могу взять и взломать их. Вот что я пытаюсь сделать: добраться до их мозгов!
— О, боже.
— Благодарю вас.