Вадим Ясиновенко,

— Здесь всегда столько пишут, но никогда не пишут, хороший фильм или нет. Этот фильм хороший? Сэр?
— Что?
— Среди них есть хоть один хороший фильм?
— Я не смотрю фильмы.
— Ну, вы слышали хотя бы об одном из этих фильмов?
— Я стараюсь не лезть в чужие дела.
— То есть вы вообще не слышали ни одного мнения об этих фильмах?
— Нет.
— Ну, а как насчёт этих двух?
— Дерьмо.
— Это те же самые фильмы. Вы же не обращали на меня внимания.
— Не обращал.
— Я думаю, что вашему шефу не понравится.
— А мне не понравилась ваша уловка.
— Простите?
— Ваша уловка. Вы пытались обхитрить меня.
— Я просто пыталась показать, что вы не обращаете на меня внимания.
— Надеюсь, вы довольны.
— Чем довольна?
— Тем, что вы оказались правы. Нет ничего приятней, чем указывать людям на их ошибки.
— Это был последний раз, когда я сюда зашла.
— Мы будем скучать по вам.

Супружеская измена всегда внушала мне отвращение — но не из нравственного педантизма, не из лицемерного чувства приличия, даже не потому, что прелюбодеяние всегда является воровством, присвоением чужого тела, — но, главным образом, потому, что всякая женщина в такие минуты предает другого человека, каждая становится Далилой, вырывающей у обманутого тайну его силы или его слабости, чтобы выдать его врагу. Предательством кажется мне не то, что женщина отдается сама, но то, что, в свое оправдание, она с другого срывает покрывало стыда; неподозревающего измены, спящего она отдает на посмешище язвительному любопытству торжествующего соперника.