Татьяна Шигорева, 09.10

А дождь все идет, хлопая меня мокрой рукой по плечу. Словно бы говорит с сарказмом: «Я с тобой, парень. Я всегда с тобой, чувствуешь это? Это твоя персональная осень, дружок». Осенью промозгло и сыро. Поэты пишут о золотой красавице, этакой слезливой рыжей лисице с алыми губами кленовых листьев и глубокими серыми глазами небес. Я плохой поэт, я вижу другое: когда начинаются дожди, наш мир просто ржавеет. Он скрипит старой пустой коляской, младенец из которой не повзрослел, а выпал на землю, в грязные лужи, покрытые бензиновой радугой. Закричал, захлебнулся, затих. И мы, животные, пьющие из этих луж, теперь носим его в себе. Он ворочается в груди, жаждет снова ожить и стать целым, он по-детски капризен, он плачет невпопад, смеется глупостям и ржавеет осенью. Но все же осень — это лишь двадцать недель до весны.

— Ничто не остановит Мангога! Ни боги во всех небесах или в аду! Ни всеотцы, ни всематери! Ни мечи, топоры или молоты! Ни магия, ни гром!
— Я... Я верю тебе. <...> В конце концов... это сделал не бог. Это была смертная. По имени Джейн. Женщина, пожертвовавшая всем, чтобы остановить тебя. Помни об этом.