Тимур Хайтбаев, 15.12

Меня, помню, более всего тогда сразило то, что жандармский офицер, когда допрашивал меня, предложил мне курить. Стало быть, он знает, как любят люди курить, знает, стало быть, и как любят люди свободу, свет, знает, как любят матери детей и дети мать. Так как же они безжалостно оторвали меня от всего, что дорого, и заперли, как дикого зверя? Этого нельзя перенести безнаказанно. Если кто верил в бога и людей, в то, что люди любят друг друга, тот после этого перестанет верить в это. Я с тех пор перестала верить в людей и озлобилась, — закончила она и улыбнулась.

Первые ссадины, первая боль, обид первых уколы,
Мы помчимся вперед, забирая с собой ран начальную школу,
Черный цвет поражений до искренних слез, до бессонных истерик.
Кровь дворовых сражений за право открытия новых Америк. Синяки под глазами, вата в носах, нитки шрамов на скальпах,
Можем мы доверять только нервов тросам, если в будущем Альпы.
Пусть корит тебя мать за драные джинсы и грязные кеды,
Ей, увы, не понять, цену пусть малой, но все же победы.