Вадим Азаров,

В старом скрипучем доме жил в Бервикшире Томми,
Где на холмах зеленых вереск душистый цвёл.
Нянькиным глупым сказкам с детства не верил Томми,
Верил в ситкомы Томми, в «Рэйнджерс» и рок-н-ролл.
Томми не верил в сказки, Томми поехал в Глазго,
В пахнущий травкой кампус, чтобы шальной весной
Клясться в любви до гроба нежным зеленым глазкам
И через год с коляской в парке гулять с женой.
Вновь поселился Томми в старом отцовском доме,
Осень прошла в заботах, следом за ней зима,
А тихой майской ночью песню услышал Томми
И убежал в истоме из дому прочь, к холмам.
Весело ржали кони, вереск звенел на склоне,
Эльфы смеялись: «Томми! Томми, станцуем рил!»
Нянькиных глупых сказок Томми, увы, не вспомнил,
Он ничего не понял, он в хоровод вступил.
В залах, что под холмами, ярко горело пламя,
Ритм отбивали ноги, в сердце стучала кровь.
Сын и жена казались Томми смешными снами
Только к рассвету память к Томми вернулась вновь.
Эльфы, смеясь, как дети, вывели на рассвете
Из золотых чертогов, из колдовского сна.
Томми в лицо ударил пыльный горячий ветер,
Мчащийся по планете там, где прошла война.
Плачь на руинах, Томми, плачь о погибшем доме,
Те, кто тебе был дорог, твой не услышат крик.
Всё, что тебе осталось, — нянькины сказки помнить,
Плачь на руинах, Томми, глупый смешной старик.

Атомная бомба взрывается у меня между ног. Товарный состав врезается в челюсть. Меня били и раньше, но так никогда! Так еще никогда! Звуки становятся влажными, может, он все еще бьет меня?... Я не знаю... Меня нет... Я ушел туда, где нет ни боли, ни мысли. Я просыпаюсь в воздухе. Асфальт несется вверх, чтобы влепить мне большой мокрый поцелуй.