Людмила Андрейко, 28.10.1970

Я знал — она много думает о своей болезни, ее состояние еще не улучшилось, — это мне сказал Жаффе; но на своем веку я видел столько мертвых, что любая болезнь была для меня все-таки жизнью и надеждой; я знал — можно умереть от ранения, этого я навидался, но мне всегда трудно было поверить, что болезнь, при которой человек с виду невредим, может оказаться опасной.

Верх наивности — думать, что если жене предоставить полную свободу, то она, соскучившись ею, вернётся в ваши объятия.