Роман Гусев, 03.02

Бабушка тихо говорила:
— Сяду у окна и сижу, сижу. Думаю, кто бы мне сказал: иди тысячу ден, босиком, в любую зиму, чтобы сыночков увидеть своих, и я бы пошла. Ништо не говорить, не трогать, просто увидеть, как дышат.
Бабушка говорила спокойно, и за словами её стоял чёрный ужас, то самое, почти немыслимое одиночество, о котором совсем недавно думал Саша – одиночество, открывшееся иной своей стороной – огромное, но лишённое эха, – оно не отзывалось никак, ни на какие голоса.

Если ж он не скулил, не ныл,
Пусть он хмур был и зол, но — шел.
А когда ты упал со скал,
Он стонал, но — держал!
Если шел за тобой, как в бой,
На вершине стоял хмельной, -
Значит, как на себя самого,
Положись на него.