Наталья Ледовская, 13.05.1996

Вы вдыхаете прямо сейчас то, что выдыхают деревья вокруг вас, и выдыхаете то, что вдыхают они. Этот круговорот продолжается бесконечно. Знаете вы об этом или нет, одна половина вашей дыхательной системы висит там, на дереве!
Вы никогда не испытывали этой взаимосвязи; вы, наверное, в лучшем случае думали о ней интеллектуально. Но если бы вы испытали эту связь, разве вам нужно было услышать от кого-то совет: «Растите деревья, защищайте леса, спасайте мир»? Разве это не было бы самоочевидно?

Заканчивая последнюю главу романа, я размышлял о значении слова «надежда». Раньше мне не приходилось задумываться над подобными вещами.
В современной Японии принято считать, что само понятие «надежда» — явление отмирающее. Надеяться можно, только если ты попал в трудное положение и тебе хочется верить, что завтра будет лучше, чем вчера. Ожидание, вера в лучшие времена присущи всем заключенным, узникам лагерей и вообще любому угнетенному человеку. Этот вопрос никогда не стоит перед представителями правящих классов или диктаторами. Больше всех надеются дети, ибо живут будущим.
Проблема нынешнего японского общества заключается в том, что оно не принимает реальность такой, какая она есть на самом деле. А для государства, которое не может адекватно оценивать свое настоящее, нет и будущего.
Иными словами, на наших глазах заканчивается целый исторический период, когда надежда на лучшее была краеугольным камнем общественного сознания. Отказываясь от этого понятия, общество теряет свою защитную функцию. Надежда становится личной проблемой каждого человека. Мы погрязли во лжи и заменяем веру риторикой.
Возможно, тот, кто сознательно отрекается от мира, в действительности стремится избавиться от этой лжи.