«La  musique, — пишет Мармонтель в тех «Contes Moraux**»,  которым во всех  наших переводах упорно дают заглавие «Нравственные  повести», как бы в насмешку над их истинным  содержанием, — la musique est le seui des talents qui joiissent de lui — meme; tous les autres veulent des temoins*». Здесь он смешивает наслаждение,  получаемое  от нежных звуков, со способностью их творить. Талант музыкальный, не более всякого  другого, в силах  доставлять наслаждение в отсутствие второго лица, способного оценить упражнения  в нем. И то, что он создает эффекты, коими вполне можно наслаждаться в одиночестве, лишь роднит его с другими талантами.  Идея, которую писатель  не то не сумел ясно  выразить, не то принес в жертву  присущей его нации  любви к острой фразе, — несомненно, вполне разумная идея  о том, что музыку самого высокого рода наилучшим  образом можно оценить, когда мы совсем  одни. С положением, выраженным таким образом, немедленно  согласится всякий,  кто любит музыку и ради ее самой, и ради  ее духовного воздействия.  Но есть одно наслаждение, еще доступное падшему роду человеческому, — и,  быть  может, единственное, — которое  даже в большей мере, нежели музыка, возрастает, будучи сопутствуемо чувством  одиночества. Разумею счастье, испытываемое от созерцания природы.
— Эдгар Аллан По