Иродахон Асатова, 05.05

Мне пришлось наклониться и пошевелить груди, чтобы лифчик сел правильно. Они оба на меня глазели, а я из упрямства не стала отворачиваться. Зебровски глазел, потому что он жизнерадостный козел, а Дольф — потому что злился.

Отсутствие перемен страшно не скукой, превращающей мух пустяковых обид, этих обитателей любой судьбы, в слонов многолетних страданий. Оно страшно отсутствием опыта, созидающим стариков с интеллектом подростка. Потому что любые перемены, хорошие ли, плохие ли, — лишь неизбежные ступени к обретаемой мудрости. Потому что не так страшно терять любовь и счастье, как наблюдать смерть собственной души, становящейся безжизненным слепком с переживаний прошлого. В личном мире, лишенном самой сути жизни — движения.