Главврач понимал своё положение не как постоянную, неусыпную и изнурительную обязанность, но как постоянное красование, награды и клавиатуру прав. Он назывался главврач и верил, что от этого названия он действительно становится главный врач, что он тут понимает больше остальных врачей, ну, может быть не до самых деталей, что он вполне вникает, как его подчинённые лечат, и только поправляя и руководя, оберегает их от ошибок. Вот почему он так долго должен был вести пятиминутку, впрочем, очевидно, приятную и для всех. И поскольку права главврача так значительно и так удачно перевешивали его обязанности, он и на работу к себе в диспансер принимал — администраторов, врачей или сестёр — очень легко: именно тех, о ком звонили ему и просили из облздрава, или из горкома, или из института, где он рассчитывал вскоре защитить диссертацию; или где-нибудь за ужином в хорошую минуту кого он пообещал принять; или если принадлежал человек к той же ветви древнего рода, что и он сам. А если начальники отделений возражали ему, что новопринятый ничего не знает и не умеет, то ещё более них удивлялся Низамутдин Бахрамович: «Так научите, товарищи! А вы-то здесь зачем?»
— Александр Солженицын
В Детстве я частенько бродил по улицам. Дойдя до Т-образного перекрестка, я поворачивал направо, а на следующем перекрестке — налево. Таким образом, чередуя правые и левые повороты, я забирался довольно далеко от дома. Когда же перекрестки заканчивались, я разворачивался и шел назад. Но на обратном пути мне встречались лишь переулки — и ни одного перекрестка. «Ну и загадка... Что за фокусы?» — думал я. Домой я возвращался, спрашивая дорогу у прохожих. Вот такими глупостями я занимался в детстве.
— Цугуми Ооба