Мы музыку играли, как могли,
Но честно, что пробила бы до слёз,
Мы ждали, что придёт такой момент,
Когда увидим под ногами целый свет.
Но час за часом годы пронеслись,
И каждый сделал то, что смог,
И лишь альбому всё равно,
Мы в нём остались, как тогда. Ми грали примітивну музику,
Так чесно, що пробила би до сліз
Чекали, що прийде такий момент
Коли під ноги впаде цілий світ
Годинник вперто роки рахував,
І кожен так як міг так і зробив
І тільки у альбомі всі підряд
Ми будемо такими, як тоді.
— Скрябін
— Ты смотришь на моё старое усталое лицо и думаешь... Человек рассуждает о власти, а сам не может преодолеть распад собственного тела? Индивидуум только ячейка, клетка. Но нашему организму сообщает силу именно усталая клетка.
— Вы потерпите неудачу.
— Почему?
— Это невозможно! Ненависть и страх нежизнеспособны.
— Ненависть не так жизнеспособна как любовь? Почему?
— Не знаю. И всё-таки вас ждёт крах. Что-то вас победит. Жизнь вас победит.
— Мы контролируем жизнь. На всех уровнях. Мы выведем новую человеческую породу. Люди бесконечно податливый материал. Или ты опять запоёшь старую песню о том, что пролетарии поднимутся? Ерунда. Работяги — это скот. Человечество — это Партия.
— И всё же вы в тупике. В конце концов они победят вас. Рано или поздно они раздерут вас в клочья.
— Откуда такая уверенность?
— Книга Голдстейна.
— Её написал я. Точнее — я был соавтором. Книги в одиночку не пишутся, кому как не тебе это знать.
— Я поверил этой книге. Я знаю, вас свергнут. Что-то есть в этом мире. Какой-то дух, принцип, перед чем вы бессильны.
— Что это за принцип?
— Не знаю. Разум человека?
— А ты считаешь себя человеком?
— 1984 (1984 (Nineteen Eighty-Four))