Ирина Меньщикова, 02.09.1996

Во сне нет границ. Дух высвобождается из тюрьмы тела и получает безграничную свободу.

В отличие от экзистенциализма, точнее – в отличие от будущего экзистенциализма, да и вообще западной философии и культуры, в которой действие силы жизни воспринимается человеком как некоторая недоступная сущность, трансцендентная сила, которая навязывает человеку происходящее как установившееся теперь положение вещей, в том числе – его место в этом установленном трансцендентной силой порядке, Толстой открывает для себя совершенно другой – русский – тип отношения к жизни. Для Толстого в русской культуре нет борьбы с жизнью, нет этого ростиньяковского «теперь между тобой и мной», нет этого наполеоновского «главное ввязаться в драку, а там посмотрим» и нет даже этого фолкнеровского «уже выкатываются пушки, уже разворачиваются знамёна», потому что внимание русского человека направлено не на происходящее и установление своего места в нём, а на единство происходящего, единство всего, которое необходимо удержать, чтобы сама жизнь выбрала то одно из удержанного бесчисленного всего, то одно, которое станет путём человека.