Ольга Черкашина,

Сначала мы водим детей за руку, чтобы потом они водили нас за нос.

Нет, ну надо же... Снова она. Сидит у машины номер семь с мешком мокрого белья у ног. И читает. Он устроился напротив, но она его не заметила. Это всегда его восхищало... То, как она и Филибер умеют сосредоточиться... Ему это напоминало пивную, где некий тип преспокойно наслаждается жизнью, пока вокруг рушится мир. Впрочем, ему многое напоминало пивную... Он явно переусердствовал в детстве с телевизором... Он решил поиграть сам с собой, сказал себе: вообрази, что ты только что вошел в эту вонючую прачечную самообслуживания на авеню де ла Бурдонне 29 декабря в пять часов вечера и впервые в жизни заметил эту девушку, — что бы ты подумал? Он уселся на пластиковом табурете, сунул руки в карманы куртки и прищурился. Прежде всего ты решил бы, что это парень. Так он и подумал, когда увидел ее впервые. Нет, не психопатка, а именно парень, только слишком женоподобный... Ты бы сразу потерял интерес. Хотя... Сомнения все же остались бы... Из-за рук, из-за шеи, из-за манеры поглаживать нижнюю губу ногтем большого пальца... Да, ты бы сомневался... Неужели все-таки девушка? Девушка, напялившая на себя мешок. Чтобы спрятать свое тело? Ты постарался бы смотреть в другую сторону, но то и дело невольно возвращался бы взглядом обратно. Потому что в этом парне что-то такое... Особенное... Войди ты в занюханную прачечную-автомат на авеню де ла Бурдонне 29 декабря в пять часов пополудни и заметь ты этот силуэт, колеблющийся в унылом свете неоновых ламп, сказал бы себе в точности следующее: черт побери... Ангел... В этот момент она подняла голову, увидела его, мгновение не реагировала, как будто не узнавала, и в конце концов улыбнулась. Это была не улыбка — так, легкий отблеск, знак, понятный лишь посвященным... — Твои крылья? — спросил он, кивая на мешок.
— Что, прости?
— Да так, проехали... Одна из сушилок остановилась, и она вздохнула, бросив взгляд на часы.