Noa Ggasn, 08.08.2000

Кажется, что если начать отколупывать краску от стены на подъездной площадке, то слой за слоем прочитаешь всю историю страны за последние лет тридцать. Всё приходящее и ушедшее осталось тут, осталось в спёртом воздухе между лестничных пролётов, осталось тлеть ночью в пепельнице на подоконнике. Заходишь с улицы, а на психику будто бы давит вся эта какофония, разом звучащие эпохи, музыка разного ритма и настроя, звук смешивается в кашу и становится диссонансным шумом внутри звенящей тишины подъезда, уже не разобрать слов, уже не прочитать смысл. Десяток капитальных ремонтов так и не выветрили отсюда этот депрессивный дух прошлого с запахом хлорки и табака. Этот дух когтями впился глубоко в бетон, а прошлое рычит и скалится на всех, кто пытается поставить на нём точку.

Когда ты вспомнишь обо мне
в краю чужом — хоть эта фраза
всего лишь вымысел, а не
пророчество, о чём для глаза, вооруженного слезой,
не может быть и речи: даты
из омута такой лесой
не вытащишь — итак, когда ты за тридевять земель и за
морями, в форме эпилога
(хоть повторяю, что слеза,
за исключением былого, всё уменьшает) обо мне
вспомянешь всё-таки в то Лето
Господне и вздохнёшь — о не
вздыхай! — обозревая это количество морей, полей,
разбросанных меж нами, ты не
заметишь, что толпу нулей
возглавила сама.