Дима Вадейко, 26.10.1990

Вот стану старухой, куплю себе красный берет
Бордовое платье, что мне не к лицу, и не в моде,
Атласные туфли, в которых никто и не ходит
И плакаться стану — на масло ни денежки нет! Устану, усядусь средь улицы на парапет,
Все пробники спробую враз в магазинчике местном
И палкой об изгородь стану долбить в знак протеста,
И так отыграюсь за сдержанность прожитых лет. Я в тапочках в ливень из дома уйду — и пойду колобродить.
Нарву вам охапку цветов на чужом огороде.
И плюну прилюдно. И слава свободе! Старухе-то что? Невозможную блузку достань,
Толстей на здоровье, в угоду себе и природе,
Подставочки, ручки и перья складируй в комоде,
Готовить не хочешь — так лопай готовую дрянь! Но нынче мы призваны честно блюсти свой обет:
Налоги платить, и на улице вслух не ругаться,
И детям всегда безупречным примером являться,
Газеты читать и друзей приглашать на обед. ... А если сейчас на старуху потренироваться? И может, друзья и знакомые не удивятся,
Когда я, внезапно состарясь, куплю себе красный берет.

Он подошел к Дуне и тихо обнял ее рукой за талию. Она не сопротивлялась, но, вся трепеща как лист, смотрела на него умоляющими глазами. Он было хотел что-то сказать, но только губы его кривились, а выговорить он не мог.
— Отпусти меня! — умоляя, сказала Дуня.
Свидригайлов вздрогнул: это ты было уже как-то не так проговорено, как давешнее.
— Так не любишь? — тихо спросил он.
Дуня отрицательно повела головой.
— И... не можешь?... Никогда? — с отчаянием прошептал он.
— Никогда! — прошептала Дуня.
Прошло мгновение ужасной, немой борьбы в душе Свидригайлова. Невыразимым взглядом глядел он на нее. Вдруг он отнял руку, отвернулся, быстро отошел к окну и стал пред ним.