Мария Митрохина-Бородкина, 15.03

Всё есть ненависть к жизни, всё есть смирение и сон.

— Может, вассыинтирисуит какминязавут?
— Да, — сказал Подшаффэ. — Именно. Как вас зовут?
— А вот и не знаю! Подшаффэ поднял глаза.
— Ну вы даете!
— Не знаю — и все!
— Как же так?
— Как же так? А вот так! Я свое имя наизусть не заучивал. (Молчание.)
— Вы что, издеваетесь? — спросил Подшаффэ.
— Почему? Отнюдь нет.
— Неужели имя обязательно заучивать наизусть?
— Вот вас, вас как зовут? — спросил хмырь.
— Подшаффэ, — неосторожно ответил Подшаффэ.
— Вот видите! Вы же знаете свое имя «Подшаффэ» наизусть!
— И в самом деле, — пробормотал Подшаффэ.
— Но что в моем случае самое ужасное, так это то, что я даже не знаю, было ли у меня таковое раньше, — продолжал хмырь.
— Имя?
— Имя.
— Этого не может быть, — пробормотал вконец подавленный Подшаффэ.
— Может, может, и вообще, что значит «не может», когда так оно и есть?
— Вы хотите сказать, что у вас никогда не было имени?
— По всей видимости, нет.
— А это вам жить не мешало?
— Не слишком.