У него есть весьма любопытная теория, согласно которой вся Земля, весь мир, так сказать, вся совокупность созданий и материи, является неким сверхсуществом, возможно, тем самым окончательным, физическим воплощением бога, которое люди всегда пытались объять и представить. Сам человек, по этому определению, — как бы один из видов его клеток. А вот человеческая цивилизация — такая своеобразная раковая опухоль на теле этого сверхсущества. Собственно рак — это неожиданное изменение поведения клеток человеческого тела, не правда ли? Они начинают бесконтрольно расти, уничтожать остальные клетки и ткани, рассылать метастазы по всему организму, каждая из которых должна стать новой опухолью, и всё это подчинено примитивной, разрушительной логике экспансии и пожирания. Цивилизация — такое же заболевание, такой же сбой в генетическом коде клетки, который превращает замечательного тихого пещерного человека, абсолютно неопасного для экосферы, в новый вид существа, в зачаток будущей опухоли. Поражённое цивилизацией, человечество начинает бурную деятельность, претерпевая изменения по тем же принципам, по которым развивается раковое заболевание. Непомерный и неконтролируемый рост численности, метастазы эпохи Великих открытий и колонизации, Колумб и Васко да Гама, Афанасий Никитин, на худой конец. Ну и аналогия эта, разумеется, идёт дальше, и применима к индустриализации, глобализации, вырубке лесов Амазонии и Сибири, выбросам двуокиси углерода в атмосферу, исчерпанию запасов ископаемых, сливам токсичных отходов в реки и океаны, взрывам на атомных электростанциях, и прочему. А вот все бедствия и катаклизмы — это просто следствие того, что человечество этот живой сверхорганизм уже почти отравило, и он постепенно умирает. Мизантропическая такая теория, надо признать, но что-то в ней есть, не правда ли? Это, конечно, не значит, что я сам в неё верю.
— Дмитрий Глуховский
«Города похожи на часы, – думал Т., – только они не измеряют время, а вырабатывают. И каждый большой город производит свое особое время, которое знают лишь те, кто в нем живет. По утрам люди, как шестеренки, приходят в зацепление и тащат друг друга из своих норок, и каждая шестеренка крутится на своем месте до полного износа, свято веря, что движется таким образом к счастью. Никто не знает, кто заводит пружину. Но когда она ломается, город сразу превращается в руины, и поглазеть на них приезжают люди, живущие совсем по другим часам. Время Афин, время Рима – где оно? А Петербург еще тикает – шесть утра. Как пишет молодежь – «что ж, пора приниматься за дело, за старинное дело свое…»
— Виктор Пелевин
