Ольга Вирабова, 04.05

«Со времен битвы при Ронсевале, когда были убиты все двенадцать пэров Франции, христиане не терпели такого поражения». Хотя Фруассар не знал этого, его эпитафия крестовому походу исторически справедлива. Храбрость французов была столь исключительна, а ущерб, который они нанесли врагу, столь значителен, что не вызывает сомнения: если бы они действовали вместе с союзниками, результат сражения и даже история Европы могли бы оказаться иными. Поскольку этого не случилось, турки ответили на вызов Запада и победили, удержали Никополь, что помогло им укорениться в Европе. Их победа ускорила падение Константинополя, и они поработили Болгарию на следующие пятьсот лет.

Поэтому ее смерть не произвела на меня особого впечатления. Она просто не попала в связанную с чувствами часть сознания и не стала для меня эмоциональным фактом; возможно, это было своеобразной психической реакцией на то, что причиной всему оказался мой поступок. Я не убивал ее, понятно, своей рукой, но это я толкнул невидимую вагонетку судьбы, которая настигла ее через много дней; это я был виновен в том, что началась длинная цепь событий, последним из которых стала ее гибель. Патриот со слюнявой пастью и заросшим шерстью покатым лбом — последнее, что она увидела в жизни — стал конкретным воплощением ее смерти, вот и все. Глупо искать виноватого; каждый приговор сам находит подходящего палача, и каждый из нас — соучастник массы убийств; в мире все переплетено, и причинно-следственные связи невосстановимы. Кто знает, не обрекаем ли мы на голод детей Занзибара, уступая место в метро какой-нибудь злобной старухе? Область нашего предвидения и ответственности слишком узка, и все причины в конечном счете уходят в неизвестность, к сотворению мира.