Александр Белоусенко, 13.01

Ни одна моя строка не написана при нормальной температуре. Тем не менее я долгие годы считал себя единственным среди окружающих человеком без недостатков. Эта гордость была моим благословением: она и давала мне силы марать бумагу. Я практически перестал писать в тот момент, когда унял свою манию величия и пал жертвой самой зловредной скромности, убившей ту внутреннюю дрожь, которая дарила мне предчувствия и откровения. Писать я могу только тогда, когда, отбросив страх показаться смешным, вижу начало и конец мира в себе одном.

Мы шли впервые рядом в этот час
И даже рукавами не касались,
Но наши тени в двух шагах от нас
Уже напропалую целовались.