Юлия Палагина, 24.01

— В сущности, — думал Астафьев, — мне глубоко чужды всякие контрреволюционные мечтания. Я презирал бы народ, если бы он не сделал того, что сделал, — остановился бы на полпути и позволил ученым болтунам остричь Россию под английскую гребенку: парламент, вежливая полиция, причесанная ложь. И все-таки Брикман прав: я враг его и их. Ведь все равно, кто будет душить свободную мысль: невежественная или просвещенная рука, и будет, конечно, душить «во имя свободы» и от имени народа. А впрочем, — все это скучно.

Когда расстаться с невозможною мечтой не оказалось сил,
Когда так стало горько жизнь свою влачить на белом свете,
Не Вам, а сам себе я в исступленьи безисходном изменил,
Судьбу прокляв свою за то, что Вас я слишком поздно встретил.